В конце концов любопытство победило, и я решительно направился к непонятной живности. Здесь было довольно темно, но мои глаза уже достаточно привыкли к темноте, чтобы неплохо все различать. Это в подвале, безо всяких источников света становишься слепым, как крот. А здесь улица. Совсем рядом сияет тысячей фонарей непонятно зачем освещенная ярко освещенная площадь. Луна еще выглядывает. Не полная, конечно, но тоже вполне себе источник света.
Воняло здесь, конечно, ужасно. Похоже, за животными никто особенно не ухаживал, клетки были тесные и темные. Всего их было десять. В самой первой гулко дышала, прихрапывая, огромная гора шерсти. Это что, медведь? Бедная зверюга, он в этой каморке даже на лапы подняться не сможет!
Из глубины следующей клетки на меня сверкнули два светящихся глаза. Что-то не очень большое, но и не особенно маленькое. Рысь? Тут к первой паре глаз добавилась вторая. Из темноты раздалось хищное шипение.
Ладно, дальше у нас кто?
Я обошел весь зверинец. Опознать обитателей смог еще в трех клетках — кабанчки захрюкали, когда я приблизился, здоровенных каких-то размеров волк высунул между прутьями нос и тихонько зарычал, и пума. Ее клетку освещала луна, так что видно ее было вполне отчетливо. Ее-то как сюда вообще занесло? В Сибири такие кошки отродясь не обитали…
Остальные звери или спали, или клетки были пусты.
Ряд вольеров утыкался в высокие ворота из толстой металлической решетки. За ней — круглая арена, покрытая чем-то светлым, не то песком, не то опилками, окруженная несколькими рядами скамеек. Что это? Матонин устраивает гладиаторские бои на досуге? Вряд ли же это вонючее место предназначено для цирковых представлений, с клоунами и воздушными акробатами…
Зверей стало еще жальче.
Хрен с ними, с людьми, среди них полно мудаков, придурков и отморозков. Но вот животных держать в таких мерзких условиях — это уже что-то запредельное. Я задумчиво направился обратно, в голове замаячили наметки идеи, как нам всем троим выбраться из этой дурацкой крепости. Я настолько потерял бдительность, что чуть не столкнулся нос к носу с каким-то хмырем почти на самом выходе из зверинца. Хорошо, что он что-то бормотал себе под нос, и я успел метнуться в тень какого-то чахлого куста и прикинуться ветошью.
У нежданного визитера не было черной бороды, роста он был невысокого, сутулый, прихрамывающий на одну ногу. Похоже, довольно старый. И он постоянно что-то бормотал. Не то считалочки какие-то детские, не то другие стишки. Я не шевелился и наблюдал за ним. Он медленно прошелся вдоль ряда клеток. Остановился возле кабанчиков, послушал их тревожное хрюканье, потянул носом. Что он вообще может почуять в такой вонище? У меня уже глаза слезятся тут…
— Эй, Степан! — раздался громкий голос еще кого-то. — Ты чего там?
— Да звери что-то беспокоятся, заяц что ли какой заскочил… — ответил Бормотун.
— Так гони его и иди спать, — снова сказал кто-то, потом хозяин голоса подошел ближе, и мне стало его видно. Бородатый, но не черный. Обычный такой селянин на вид. В рубахе подпоясанной кушаком, волосы острижены под горшок.
— Тревожно мне, Митя, — сказал Бормотун-Степан. — Не спится что-то. Погода портится, али что другое плохое надвигается.
— Пойдем ко мне тогдась, — сказал Селянин. — Я на Базарную площадь вчера ездил, припрятал в тайном месте бутылочку первача. Ядреного, я такой всегда беру. Тяпнем по стаканчику, тревогу как рукой снимет!
— Это дело, — пробормотал Степан. — Сейчас только запоры проверю еще разок…
Что-то металлически лязгнуло, потом Степан вполголоса выругался. А потом раздался громогласный грозный рев.
— Тише ты, тише, Потапыч, — снова забормотал Степан.
— Что это он у тебя так лютует? — спросил Селянин-Митя.
— Так хозяин же приказали его не кормить, — Степан отошел от клетки. — Говорит, что голодный он игривее.