Порочные

А потом Михаил отдал приказ:

— Развяжи ее.

На лице Никиты промелькнула растерянность, но он тут же принялся развязывать мои руки. Он специально действовал грубо, намеренно причиняя ещё большую боль. Руки болели, онемели, и я даже не могла поднять их. Хотелось плакать. Но надо держаться! Ради моих детей!

— Иди за мной, — сказал Михаил, и я решилась.

— Мне нужен врач… Пожалуйста… Я сделаю все, что прикажете… Но мне нужен врач. Я могу потерять ребенка!

Несколько секунд он продолжал смотреть на меня. Я боялась, что он откажет. Но я была готова умолять его. Ради моего малыша. Он ни в чем не виноват. Я не могла позволить ему покинуть меня, даже ни разу не подержав его на руках.

— Пожалуйста… Он ни в чем не виноват. Я сделаю все, что вы хотите…

Михаил продолжал смотреть на меня. И я не смогла прочесть ни единой эмоции в его пустых глазах. Испытывал ли он сочувствие ко мне? А, может быть, жалость? Или, что вероятнее всего, ему было плевать на меня, на мои боли, на моего ребенка и на мои мольбы о помощи.

— Пожалуйста! — выкрикнула в отчаянии я.

— Заткнись… — начал было Никита и схватил меня за плечо, сильно сжимая плоть пальцами. Попыталась вырваться, но Никита, конечно же, был сильнее, и просто скрутил мои руки.

— Мама! Не надо! Мама! — закричала Вика и громко заплакала.

Мои крики, плачь малышки и ругань Никиты — все это смешалось в одну ужасную какофонию. И я просто с ума сходила от этого шума.

— Тихо! — внезапно раздался крик. Михаил повысил голос, но все стихли. Мы невольно замерли и посмотрели на мужчину.

— Так, — он обратился к Вике, — ты не плачь. Ведь никто тебя не обижает, правда? Полина, ты идешь с нами. А ты… — он повернулся к Никите, — а с тобой еще поговорю отдельно. Ты все же нарушил приказ… Я не разрешал тебе приходить сюда.

— Но ты и не запрещал! — воспротивился Никита, раздраженно вскинул руки.

— Но я и не разрешал, — Михаил угрожающе приподнял брови, — Хочешь еще что-то сказать?

Несколько секунд они смотрели друг другу в глаза, и первым сдался Никита.

— Отлично, — поднял руки в знак поражения, — я понял.

И направился на выход, перед этим, правда, бросил на меня злой многообещающий взгляд.

Мы остались втроем.