Даже сквозь двери, сквозь толщу воздуха, почувствовала, сколько в выдохе было усталости и отчаянья. Не звонкого, с надрывом, а глухого и с самого дна. Ян притих так, словно в квартире все вымерло.
Меня остро кольнуло тревогой, и я не выдержала:
— Кто-нибудь! Есть кто-нибудь?
После короткого стука в дверь, створка приоткрылась, и Ян заглянул:
— Доброе утро. Что, в туалет приперло?
— Ну нет, ты и так видел слишком много… я проверяла — есть кто или одна?
— Воды, еды?
— Новостей.
— Нет новостей. Спину почесать, а то затекла как прикованная мумия, наверное? Кстати, я тебе подарки привез.
Засмеялась и скривилась. Ян такой измученный и вымотанный, а нашел для меня улыбку. Несносный северянин тоже добрался до сердца, пусть и с чувством братской любви, и я по всем его жестам и голосу чувствовала пережитую за меня тревогу.
Ян оглянулся на коридор и зашел, закрыв дверь. У него на самом деле в руках был пакет с чем-то.
— Одежда?
— Нет, развлечение. — На тумбочку легли четыре книги, кубик-рубика и пластиковая плоская коробочка «Пятнашки». — У Нуля ничего нет, а тебе лежать долго. Не в потолок же смотреть.
— Спасибо. Ян…
— Что?
— Оставь меня Нольду. Мы разберемся сами.
Он помрачнел и даже посерел как туча, утратив совсем северную бледность. С сомнением свел светлые брови и спросил, вложив в интонацию больше смысла, чем в сами слова:
— Понимаешь, что говоришь?
— Понимаю.
Ян бросил взгляд на мои ноги под простынью, зло шевельнул челюстью, но потом, когда снова посмотрел в глаза, успокоился.