Штормовой день

– Хотите, я пойду с вами?

– Пожалуйста!

Я осознала, что впервые вынуждена была попросить его о помощи.

Вслед за ним я спустилась вниз, прошла через холл, мимо гостиной к двери в конце коридора. Открыв эту дверь, Джосс сунул туда голову и огляделся.

– Доброе утро, – сказал он.

– Кто там? Джосс? Входи же. – Голос был выше, чем я предполагала, голос человека куда более молодого.

– Я привел вам кое-кого…

Он широко распахнул дверь и, мягко подтолкнув меня в спину, выдвинул вперед, в комнату. Комната была маленькой, с французскими окнами во всю стену, ведущими на плиточную террасу и в потайной сад, согретый солнечными лучами и укрытый со всех сторон живыми изгородями и густой зеленью эскаллонии.

Я заметила мерцающий за каминной решеткой огонь, обшитые деревом стены, увешанные книжными полками и картинами, и стоявшую на каминной полке модель крейсера былых времен. Еще там имелись фотографии в серебряных рамках, стол, заваленный газетами и журналами, и сине-белая китайская ваза с нарциссами.

При моем появлении Гренвил с помощью палки начал подниматься из красного кожаного кресла, стоявшего наискосок от зажженного камина. Я изумилась, что Джосс никак не пытался помочь ему, и тут же запротестовала: «О, пожалуйста, не надо… не трудитесь», но он уже встал, распрямился, и взгляд синих его глаз спокойно обратился ко мне – он разглядывал меня из-под нависших и кустистых седых бровей.

Я поняла, что была готова увидеть его в жалком виде – старым, немощным, может быть, даже с трясущейся головой. Но Гренвил Бейлис и в восемьдесят внушал почтительный страх: очень высокий, совершенно прямой, выутюженный и выбритый, накрахмаленный, слегка попахивающий туалетной водой с лавандовой отдушкой, он выглядел так, что это делало честь его лакею Петтиферу. Одет он был в темно-синий блейзер наподобие морского кителя и серые фланелевые брюки с безукоризненной складкой, на ногах его были бархатные домашние туфли с вышитыми золотом инициалами. К тому же он прекрасно загорел, и лысый череп, проглядывающий из-под редких седых прядей, был коричневым, как кожура каштана, и я представила себе, как он нежится на солнце в потайном саду, читая утреннюю газету, со вкусом покуривая трубку, следя за полетом чаек и бегом высоких белых облаков на небе.

Мы глядели друг на друга. Мне хотелось, чтобы он сказал что-нибудь, но он лишь глядел на меня. Оставалось надеяться, что вид мой ему понравится, и я порадовалась, что успела причесаться. А потом он сказал:

– Никогда не был в такой ситуации. Не знаю, как нам следует поздороваться.

– Я могла бы поцеловать вас, – сказала я.

– Так за чем же дело стало?

И я поцеловала его, шагнув вперед и потянувшись к нему вверх. Он слегка наклонился, и губы мои коснулись его гладко выбритой щеки.

– Ну а теперь, – сказал он, – почему бы нам не присесть? Почему ты стоишь, Джосс? Проходи и садись.

Но Джосс, извинившись, ответил, что должен приниматься за работу, иначе день пропадет впустую. Однако он задержался, чтобы помочь старику усесться обратно в кресло, а также чтобы налить нам из графина, стоявшего на столике, по рюмке хереса, после чего сказал:

– Ну, покидаю вас. Уж, наверное, вам есть о чем поболтать. – И, весело махнув рукой, ускользнул. Дверь за ним бесшумно закрылась.

Гренвил сказал: