Элита. На дне класса

22
18
20
22
24
26
28
30
* * *

Жанин вернулась в школу. Ей не хотелось сидеть дома, это казалось неправильным, и хотя родители, совершенно потрясенные случившимся, пытались убедить дочь в обратном, она надела форму. Темный жакет с красной отделкой и соответствующая юбка.

Это было почти как протокол, как гейша и чайная церемония. Это напомнило ей о том, как она впервые надела форму «Лас-Энсинас». Жанин ненавидела ее, считала, что та символизирует множество ужасных вещей, и часто думала, что форма превращает мальчиков и девочек в нейтральных существ, лишенных индивидуальности.

Каким бы стал «Лас-Энсинас», если бы каждый мог одеваться по-своему? Жанин предполагала, что подростки по-прежнему создавали бы кланы, причем гораздо более яркие, но ей казалось, что носить форму в двадцать первом веке – классовый и старомодный подход. Тем не менее школьная одежда была красивой. Девушка дополнила ее любимой брошью в виде щита, решив, что теперь она, Жанин, – одна из тех волшебных девочек из историй, которые она читала, этакая Сейлор Мун[57], которая проводит пальцами по серебряному кристаллу и превращается в супергероиню.

В то утро Жанин чувствовала себя очень маленькой, и любая глупость, подкрепляющая ее мужество, какой бы нелепой та ни была, делала ее хоть на капельку сильнее. Однако девушка сильно нервничала. Отец припарковал машину перед школой и спросил, не хочет ли она, чтобы он проводил ее до класса, но она, разумеется, отказалась. Он добавил, что если будет совсем тяжело, она может взять несколько свободных дней, директриса все поймет, но Жанин сказала «нет».

– Я в порядке, папа, и вовсе не трусиха. Так или иначе, но мне придется учиться в «Лас-Энсинас», и я предпочитаю ничего не откладывать до завтра. Знаешь, что я говорю во время эпиляции ног? Это, наверное, глупо, но я всегда предупреждаю Берту, чтобы она срывала восковую полоску без предупреждения, не позволяя мне думать о боли… и сейчас я ощущаю себя в похожей ситуации.

Отец кивнул, поцеловал дочь в щеку, сказал, чтобы она позвонила ему, если ей будет трудно, и пожелал хорошего дня. Жанин решила, что справится. Ведь, увидев граффити на шкафчике, она набралась храбрости и превратила уродство в нечто красивое, и теперь она планировала поступать так же: избегать плохого и извлекать из любого момента позитив.

Как и в каждом подростковом фильме, который она когда-либо видела, ученики расступались и шушукались, где бы она ни оказывалась, но никто не подходил, чтобы спросить ее о чем-либо. Никто не положил руку ей на плечо в знак поддержки. Это не имело значения, Жанин не нуждалась в ложном сочувствии от кучки подростков, которые всегда игнорировали ее и толком не знали о ее существовании… до сегодняшнего дня. Им стало известно, что она – хорошая героиня в школьной истории и одновременно жертва, хотя Жанин начинала ненавидеть это слово, поскольку оно ранило ее, а она чувствовала себя героем.

«С Чудо-женщиной[58] случается много плохого, но она не жертва», – подумала она. Все шло более или менее по плану.

Первым предметом был тот, который она ненавидела больше всего: физкультура. Жанин не понимала, почему их, вполне взрослых и способных самостоятельно заниматься спортом, заставляют играть в дурацкий баскетбол или во что-то еще. Она полагала, что это способ оправдать затраты на строительство и амортизацию спортивных объектов. Она терпеть не могла физкультуру, не потому, что была ленивой, а как раз потому, что не любила переодеваться вместе с другими девочками.

Жанин была довольна своим телом: оно ей нравилось, девушка не испытывала к себе ненависти, как анорексички, но если в раздевалке были девочки из параллельных классов, она видела, как за ней наблюдают, и чувствовала себя неуютно. Как если бы вы заказали гамбургер в ресторанчике, а официант заявил вам: «Уверена, что не хочешь салат, красотка?» Вот так.

Когда она добралась до раздевалки, там было мало народа. Сейчас у Жанин был другой темп, она шла медленно и знала, что если опоздает на урок на пять минут, то ей никто ничего не скажет.

И она предпочла опоздать, чтобы никто не приставал к ней с расспросами.

Вдруг в раздевалку вошла светловолосая девушка с полуразрушенной, вероятно от булимии, зубной эмалью и слишком вычурной для «Лас-Энсинас» прической.

Девчонку звали Венди: Жанин не знала ее фамилии, но пересекалась с ней пару раз в столовой или в коридоре. Ее сопровождали два несмешных клона. Она выглядела как поп-певица с телохранителями, но вместо здоровенных громил это были две симпатичные девушки, слишком сильно накрашенные… они, наверное, могли бы запросто пофлиртовать с кем-нибудь на вечерней улице, если бы возникла такая необходимость.

Венди громко стукнула по шкафчикам, и девочки, которые переодевались, быстро слиняли, истолковав это как приказ выметаться.

А Жанин продолжала спокойно переодеваться. Никто больше не посмеет ударить ее! В общем, она продолжала заниматься своими делами в неторопливом ритме. Она знала, что в школе обязательно произойдет нечто неприятное, и была внутренне готова. Конечно, ей не нравилась напряженная ситуация, но она спокойно справилась с паникой, думая, что она сильная и все контролирует, а самое главное, у нее есть волшебная брошка. Даже несмотря на то, что она сняла рубашку и оставила ее аккуратно сложенной на скамейке.

И вот она, Жанин, в нижнем белье, стояла напротив Венди, приготовившись к схватке вне ринга.

– Кем ты себя возомнила, жирная уродина? – начала вновь пришедшая, сразу переходя в наступление. – Думаешь, кто-нибудь поверит, что он ударил тебя? Всем плевать на записи с камер наблюдения! Теперь ты должна пойти в полицию и забрать заявление, или, клянусь, я разобью твою рожу. Мне семнадцать, и я не боюсь, что со мной может что-то случиться. Что? Тебе нравится мой парень? Он уже сказал мне, что ты давно домогаешься его… вместо того чтобы смириться, ты придумала всю эту чушь.

– Прости, – ответила Жанин, надевая спортивные шорты, – я не знаю, кто ты, и я не обязана объясняться с тобой.

– Не знаешь, кто я? Что ты несешь, жирная свинья? Ведь ты и есть свинья. Посмотрите, какая она толстая. Тебе не противно быть такой?