Эти спутанные узы

22
18
20
22
24
26
28
30

В его глазах мелькает искра, и он отпускает свои эмоции, позволяя им захлестнуть меня мощной волной боли и недоверия.

– Ты в это не веришь. – Это не вопрос. Он знает, что я не могу заставить себя поверить в это, даже если захочу. Он все смотрит на мое лицо, словно пытается увидеть в моих чертах больше, чем чувствует благодаря узам. – Я не знаю, что она сделает, Бри, но я не буду рисковать. Ни за что.

– Это решать не тебе. Это моя жизнь, и только так я смогу… – Только так я смогу жить в ладах со своей совестью.

Нет, я не произнесу этих слов. Я не покажу эту слабость. Не ему.

Это перебор. Оберон отдал свою жизнь, чтобы спасти меня, и при этом пожертвовал будущим всего своего королевства. Затем, из-за того, что я приняла Зелье жизни, сила короны привязалась ко мне, и каждый член двора теней снова в опасности.

Все ради меня, ради моей жизни. Я могу ненавидеть фейри, могу быть пойманной в ловушку в этом новом теле фейри и ненавидеть и это тоже, но я никогда не поверю, что моя жизнь важнее жизней стольких людей.

Если я не буду бороться за этих детей – которые ни в чем не виноваты, – как я буду жить в ладах с самой собой?

Однако у меня нет навыков Себастьяна и нет щита, который мог бы помешать ему раскрыть эту тайную правду из того, что он получает через наши узы. Его глаза расширяются, и мне интересно, что он чувствует. Отвращение к себе? Скорбь по всем, кто пожертвовал ради моей жалкой жизни? Тщетность этого бессмертия, которого я даже не заслуживаю?

– Бри, – тихо говорит он.

– Я знаю, каково это, Себастьян. Я жила, выполняя все прихоти своего жадного кредитора. Я была в ловушке и работала до тех пор, пока не теряла сознание, и все равно с каждым днем оказывалась все дальше от свободы.

– Но ты ненавидишь наш вид.

Я вздергиваю подбородок.

– Я никогда не буду такой, как она. Никогда не стану такой же фанатичной и самодовольной и не начну думать, что моя жизнь важнее тысяч жизней. То, что дети – фейри, не имеет значения. Они – дети, а она чудовище.

Он сглатывает, и эхо его сердечной боли прокатывается по мне, когда он говорит:

– Как ты можешь винить меня за то, что я так отчаянно тебя люблю?

Я напрягаюсь.

– Так завтра я помогу?

– Ты хочешь так рисковать детьми?

– О чем ты?

– Я не разговаривал со своей матерью с тех пор, как мы заключили узы, Бри. Я не знаю, что она делает, что знает или что запланировала.