Вернувшись во дворец, мы находим остальных на обеденной террасе. Судя по пустым тарелкам на столе, они только что закончили обедать.
– Уже вернулись? – спрашивает Миша, потягивая темно-красное вино.
Финн засовывает руки в карманы и раскачивается на каблуках. Его челюсти сжаты, а серебристые глаза сверкают от гнева.
– Ты не сказал мне о больных детях.
– Есть больные дети? – спрашивает Прета. Ее губы кривятся от беспокойства.
– Да, – говорит Финн.
Глаза Миши расширяются.
– Я не знал, что тебе нужно в подробностях знать о том, что происходит в поселениях, Финниан. Часто дети попадают к нам больными, да и потом время от времени тоже заболевают, как это случается с детьми. Если хочешь, я попрошу Лету вести для тебя журнал.
– Тут – другое, – огрызается Финн. – Конечно, ты подумал, что это странно, и не стал об этом рассказывать.
– Объясните, – говорит Прета.
Миша вздыхает.
– Это странно, да, но мы не держали это в секрете. Мы не знаем, что с ними не так. Они как будто спят – но не просыпаются. Я в жизни не видел ничего подобного.
– Я видел, – говорит Финн.
Взгляд Миши устремляется на него.
– Когда?
– Двадцать лет назад, когда Оберон был заперт в королевстве смертных, а Мордеус объявил себя королем Неблагого двора. Дети начали… впадать в то, что мы назвали Долгим сном.
– Я помню, – говорит Прета. – Они как будто безмятежно спали, но на самом деле были заперты в стазисе.
– Я никогда ничего об этом не слышал, – говорит Миша.
– Мы не говорили об этом, – тихо говорит Финн. – Держали это в секрете.
Я делаю шаг вперед и ловлю взгляд Финна.