Мой невыносимый телохранитель

22
18
20
22
24
26
28
30

— Но ты выбрала полотенце.

— Оно удобнее.

Тимур подносит чашку к губам, смотрит на меня, сощурив глаза до тонких щёлочек.

— Не провоцируй меня сделать то, о чём сама же потом и пожалеешь.

— Я ни о чём не пожалею.

— Элла, я не принц из девичьих грёз.

— Я знаю.

— Найди себе парнишку, который будет тебе песни под балконом петь, цветы дарить и вот этой всей чепухой заниматься. У меня нет на это ни времени, ни желания.

— Хотела бы, давно нашла, — с вызовом, решительно.

Только эта решимость у меня и осталась. А ещё страх — очень детский, отчаянный какой-то. Удушающий. За папу, за жизнь свою привычную, за то, что никогда-никогда самый лучший мужчина не полюбит меня. Не увидит во мне женщину.

Так много страха, и от него мурашки по коже. Хочется свернуться калачиком и долго-долго плакать, но такой роскоши сейчас себе позволить не могу. Не на ту напали! Элла Протасова так просто не сдаётся и не раскисает.

— Зря, что не нашла, — как приговор, с которым мне отчаянно не хочется мириться. — Придумала себе любовь и веришь в неё. Не надо, Элла, потом хуже будет.

— Спасибо за совет, Тимур Русланович, но я взрослая и сама разберусь, что мне делать и в кого влюбляться.

— Глупый маленький цветочек, — вздыхает и сжимает пальцами переносицу. — Иди, Элла… оденься. Твоя комната на втором этаже, первая справа.

С громким стуком Тимур ставит чашку на мойку и быстро выходит из комнаты.

3 глава

Даже спустя несколько минут в моих ушах стоит грохот. Надо же, псих какой! Чуть чашку на разбил. А она, между прочим, красивая, очень самому Тимуру подходящая: большая, глянцево-чёрная, без намёка на какие-то цветочки или вензельки.

— А посуду кто мыть будет? — кричу, чтоб не расплакаться. — Думаешь, рабынюшку себе нашёл?

Но в ответ стремительно растворяющийся в тишине дома звук шагов. Похоже, своим уходом Каиров дал понять, в каком месте он видел меня, приставучую муху, вместе с её любовью.

— Ну и вали. Сухарь!