И снова мой возглас остаётся без ответной реакции, а я со вздохом всё-таки мою проклятую чашку. Рассматриваю её, чистую, кручу в руках, словно на её угольных боках могут быть написаны хоть какие-то ответы.
Моргаю часто-часто, убираю чашку в сушку и упираюсь руками в край кухонного островка. Папа-папа, что же будет со всеми нами? Что ты наделал? Зачем тебе эта власть сдалась? Хорошо же жили.
Шмыгаю носом, мотаю головой и, оттолкнувшись от островка, подхожу к большому окну, за которым Тимур. Он стоит у разлапистого смотродинового куста и снова с кем-то общается по телефону. Рядом припаркована незнакомая мне иномарка — угольно-чёрная, внушительная, а Тимур, не прекращая разговора, машинально покручивает связку ключей на пальце.
Ну и катись. Уезжай и никогда больше не появляйся! И папе скажу, что сама справлюсь. Просто не буду высовываться, никуда не выйду из дома и никому не создам ни единой проблемы. Но пусть Тимура избавят от этой жуткой повинности — сторожить меня. Я же видела, как он отреагировал на папину просьбу. В его выражении лица было столько недовольства, обречённости, а в глазах — глухого раздражения…
Не нужно этого всего. Сама справлюсь. Даже если с голоду буду умирать, справлюсь.
Вспоминаю, что меня оставили без средств связи, отобрали то единственное, что сближало с внешним миром, с моей привычной жизнью. Тошно. Страшно. Словно в воду кинули и держат голову, чтобы не всплыла.
Тимур кладёт в рот сочную ягоду, а я сглатываю слюну. Чёрт, ну почему ты такой… красивый и холодный. Безразличный.
Сбрасываю с себя полотенце. Тимур всё равно не смотрит на меня — решает свои важные вопросы, — а мне становится невыносимо жарко. Душно. Тревожно. Я не для того разделась, чтобы соблазнить неприступную крепость. Просто так вышло.
Но именно в этот момент Каиров смотрит на меня. Прямо в глаза. Его рука с очередной красной ягодой замирает в воздухе, а лицо превращается в чёртову ледяную маску. Челюсти каменеют, и лишь кадык выразительно пару раз движется вверх-вниз.
Тимур просто смотрит, а мне мерещится, что его холодные пальцы снова на моей коже творят произвол.
Не знаю, откуда во мне берётся эта бесшабашность. Откуда вообще её в себе нахожу? Но я приближаюсь к стеклу, вглядываюсь в чёрные глаза, впивающиеся в мою кожу острыми иглами. Я знаю, что красивая — никогда в этом не сомневалась. А ещё у меня красивая грудь и прямо сейчас Тимур видит её.
Я целую стекло. Просто касаюсь его губами, оставляю на нём мутный след своего дыхания и губ. Жаль, мои губы не окрашены красным — был бы кадр из старого нуарного детектива: помада на стекле. Красотища! Но и так сгодится.
Подмигиваю, действуя скорее на каких-то глубинных инстинктах. Слушаю свой внутренний голос, хотя никогда раньше к нему не прислушивалась. Рядом с Тимуром все эти годы я была тише воды, ниже травы, незаметной, влюблённой. Он часто приезжал к отцу. Они решали какие-то вопросы, попутно вспоминая боевое прошлое, а я подносила им чай, и Каиров всякий раз мазал по мне пустым взглядом и молчал. Лишь однажды нам удалось поговорить, и именно в тот момент поняла, что пропала окончательно и бесповоротно.
Но мне уже двадцать один, и несмотря на все увещевания разума и здравого смысла, сейчас я хочу быть женщиной для него. Желанной. Самой нужной. Любимой.
Глупости? Возможно. Но спустя столько лет я так и не представила никого рядом. Не смогла. Не сумела. Какое-то безумие. “Ты же не тряпка, Элла, не размазня”, — шепчет раз за разом подсознание, но в эру победившего феминизма разве так плохо показать мужчине, без которого не хочется жить, что он тебе нравится?
Я подаюсь назад, когда Тимур с каким-то остервенением запихивает телефон в карман брюк. Смотрит на меня, облизывает губы. Делает шаг вперёд, ещё один, но вдруг зажмуривается и снова достаёт мобильный.
Хмурится, растирает подбородок пальцами и, приняв звонок, слушает невидимого абонента и идёт к дому.
Отворачиваюсь от окна. Несусь в ту комнату, которая вдруг стала моей. Разве это не злая ирония, если в дом мужчины, которым брежу, я вошла не хозяйкой, а жалкой временной приживалкой? Только лишь потому, что его дом — всего-навсего самый безопасный вариант. Унылость какая-то.
Комната оказывается просторной, светлой и очень чистой. Не занюханный чулан, не комнатёнка под лестницей. Почти то же самое, к чему я привыкла в родном доме. Разве что балдахин не струится бежевой нежностью с потолка.
Осматриваюсь и натыкаюсь взглядом на старомодный шифоньер, одна дверца которого "украшена" зеркалом. Точно такой же был в доме моей бабули, и ностальгия щиплет кончик носа.
ebooksa