И была бы воля Всеволода Анисимовича, он бы отдыхал вовсе в Бердянске. Но не поймут. Скажут: у себя в области все изгадил, а приехал к соседям? К другому секретарю обкома?..
Поэтому отдыхал товарищ Легушев не в пригородах Жданова, а в Урузуфе или Седово, а в город металлургов и машиностроителей заезжал по делам, коих с появлением там сына стало больше. В своем номенклатурном положении секретарь обкома уже давно не делал разницы между интересами собственными и государственными.
Дорога в Жданов была не то чтоб длиной, но однообразной. Вдоль асфальтового полотна тянулись посадки, в разрывах которых мелькали заурядные поля. Трасса была почти пустынна. Стоял полдень рабочего дня, и мало кто выбирался в дорогу. Мелькали редкие рейсовые автобусы, шли грузовики – порожние и с грузом. Страна трудилась.
Скучая, Всеволод Анисимович разговорился:
– Я так полагаю, что Красная книга на самом деле эволюцию сдерживает. Ведь и до человека животные вымирали, потому что приспособиться не могли. И разве мы скорбим нынче о трилобитах, троглодитах и прочих динозаврах? Вот и с человеческим родом нужно также, надо улучшать его.
Обгоняя молоковоз, шофер кивнул. Был он неразговорчив, за что не нравился Легушеву. Уж лучше бы выкладывал, что на душе накипело. Ибо нет более поверенного в дела номенклатурного работника, нежели его шофер. Это жене или помощнику можно сказать, что поехал на объезд территории. А уж шофер точно знает, что машина простояла полтора часа у подъезда худенькой балерины из театра оперы и балета. Ответно с шоферами надо быть любезным – подкармливать продуктами из спецраспределителя и прочими номенклатурными благами.
– Есть люди травоядные, а есть люди-хищники, – сказал первый секретарь, глядя на поля, где как раз двигалась какая-то техника.
Промелькнула Кременевка и горизонт побурел. Скоро показался «Сталевар» – памятник металлургам, воздвигнутый лет семь назад, который извещал путника, что город Жданов уже близко. Но опытный путешественник или здешние горожане знали – алюминиевого истукана поставили в заметном месте, чтоб его было видно чуть не раньше заводских дымов. Однако же до города еще оставалось изрядно.
Но вот пошли заводские заборы, вдоль которых через рощи и кромешную жару катили трамвайчики. Сейчас они были практически пусты, и вагоновожатые никуда не спешили. В громыхающих салонах с дач ехали старики. В кошелках и ведрах лежал небогатый урожай, прикрытый подвядшими цветами.
Легушев подумал, что в пятницу от заводских проходных на дачи служебными автобусами едут сотни людей. И едут совсем не для того, чтоб попить чая или даже водки на террасе, не для того, чтоб подобно писателям на дачах Переделкино, сотворить какой-то шедевр.
Нет. Отработав неделю, еще два дня советский человек будет гнуть спину, чтоб вырастить немного картошки, зелени, ведро фруктов. И ведь дача не обеспечит трударя провиантом на всю зиму – все равно придется докупать картошку, искать не очень сгнившие помидоры в «сетках».
Партия, надо сказать, дачи граждан не поощряет, поскольку те потакают мелкособственническим инстинктам. А что еще более неприятно, с дач рабочая сила едет на заводы уставшая и в понедельник отдыхает на рабочем месте.
То ли дело – дачи номенклатурные, с самоваром на веранде и с травой, подстриженной обслугой.
Легушев задумался о своем дачном отдыхе, и, видимо, задумчивость была заразной: водитель зазевался и чуть не сбил на перекрестке двух велосипедистов.
– Бар-р-раны, – ругнулся водитель. – Травоядные…
Легушев улыбнулся и кивнул. Походило на то, что водитель и секретарь обкома придерживались одинаковых взглядов.
Ну а велосипедисты, проводив «Волгу» взглядом, двинулись дальше. То был Пашка и Аркадий, которые из карьера катили домой.
История могла бы изменить ход, но не изменила. Почему? Да, наверное, потому что так истории хотелось.
–
Приехав в Жданов, Легушев-старший встретился с партактивом, посетил завод, вручил грамоты и неформально, без свиты, но с портфельчиком заглянул к своему сыну. На огонек зашел Владимир Никифорович – положение обязывало. И втроем они распили бутылку чего-то молдавского. Легушев-младший называл начальника своим наставником и учителем, а Легушев-старший именовал демократично – по отчеству.