Еврейское счастье (сборник)

22
18
20
22
24
26
28
30

   Глинский ухаживал за Людмилой Сергеевной. Ей это было очень приятно, -- она чувствовала себя героиней. И так убедительно говорил Глинский о ее красоте, о милых наивных глазах, о ее серебристом смехе, что она сама стала себе нравиться, полюбила себя, а к мужу почувствовала презрение.

   Очень мило спела несколько романсов одна из барышень. Когда она брала высокие ноты, у нее сильно дрожали ноздри и язык. Гости делали вид, что не замечают этого, аплодировали и просили петь еще и еще.

   Иван изредка посматривал на часы, не пора ли сесть за ужин, переглядывался с Еленой, и когда она подала знак, что уже можно, он неожиданно весело и громко сказал:

   -- Прошу в столовую, -- и подал руку Марье Степановне.

   Глинский собрался было предложить руку Елене, но его предупредил Савицкий. Тогда он вернулся к Людмиле Сергвевне, стоявшей в ожидании кавалера с рассеянным видом, и пошел с ней.

   Первый тост за Ивана произнес Богословский; все мужчины потянулись к виновнику торжества. Закусили икрой, семгой и опять наполнили рюмки холодной водкой. После Богословского, Петра Петровича, встал Глинский. Опять выпили и несколько раз это проделали, будто каждый был несказанно рад тому, что Ивану исполнилось тридцать шесть лет. От выпитой водки всем стало необыкновенно весело... Столовая вдруг показалась огромной, как бальный зал, электрические лампочки приняли вид ярких звезд... и по лбу поползли мурашки.

   Савицкий, сидевший рядом с Еленой, искоса поглядывал на нее, несмело любовался и думал о том, что если бы не она, он сюда не пришел бы... На другом конце стола Иван о чем-то разговаривал с Новиковым. Савицкий нечаянно посмотрел на него, и что-то неприятное, враждебное к себе шевельнулось в его душе.

   "Как все это нехорошо, -- упрекнул он себя, -- а я не могу прекратить, не в силах".

   Перед его глазами мелькнула рука, державшая рюмку водки.

   "Это Петр Петрович хочет со мной чокнуться, -- пронеслось у него, -- надо встать и сделать любезное лицо".

   Он стукнул своей рюмкой о рюмку Налимова, выпил, сел и снова налил себе водки.

   -- Вы очень много пьете, -- услышал он голос Елены.

   -- Я сегодня необыкновенно взволнован, -- ответил Савицкий, посмотрев ей прямо в глаза.

   -- Вы уже третий раз повторяете это. У вас были неприятности?

   -- О, нет! Я в своей жизни не переживал ничего более радостного, -- тихо ответил он.

   Она взяла крохотный кусочек семги, положила его на хлеб.

   "Я не могу ей нравиться, я знаю, -- думал Савицкий. -- Мне сорок четыре года, я некрасив. Но все равно. Я чувствую, что нужен ей, нужен для ее жизни, вот такой, какой я есть".

   Он осторожно придвинул к ней ногу... Она не отняла своей, только опустила голову и старалась думать, что Ивана нет в столовой.

   -- Я хочу с вами выпить, -- сказал он тихо. -- Вы не пейте, я один... потому что я вас безумно люблю.

   -- Говорите тише, -- не своим голосом произнесла она и подняла рюмку.