Мрачные сказки

22
18
20
22
24
26
28
30

– Черт! – полухрипло, полувизгливо восклицает Би и пускается к ней бегом.

Сестра бежит на удивление уверенно, как будто видит ямки и бугры перед собой. У двери в родильную она останавливается и вытягивает вперед руку. Но Тео уже там; он отталкивает Би в сторону прежде, чем она прикасается к дверной ручке.

– Они внутри, – выдыхает сестра, метнув на него полный паники взгляд. – Они ждали меня!

Вой огня заглушает вопль ребенка – пронзительный и жуткий. Над нашими головами кружатся искры, пожираемые темнотой. Воздух сотрясает громкий треск, и я не отвожу взгляд от хижины. Тео пытается выбить плечом дверь, но она не открывается. Набрав полную грудь воздуха, он бросается всем телом на дверь, и на этот раз ему удается ее выломать и кубарем нырнуть внутрь.

Ветер меняет направление, воздух становится тяжелым, золистым. А мне приходит мысль: этот пожар – не случайность! Кто-то поджег хижину.

Кто-то, кто хотел избавиться от проблемы… Тео исчез в горящей хижине. Я замираю, затаив дыхание, – ребенок больше не подает голоса!

Из дверного проема вырывается серый дым; к верхушкам деревьев взмывают головешки, алча запалить еще что-нибудь. То, что утолит голод огня. Би, в волнении заламывая руки, топчеся в нескольких шагах от двери. Слишком много времени проходит. Слишком много минут…

Я оглядываюсь. Может, броситься обратно в Пастораль? Позвать кого-нибудь на помощь? Разбудить людей? Забинтованную руку пронзает пульсирующая боль; охваченное паникой сердце готово вырваться из груди. Но едва я делаю шаг в сторону Пасторали, в дверном проеме возникает Фея. Ее кожа одного цвета с седыми волосами – вся припорошена пеплом. Повитуха кашляет, ее ноги подгибаются, и она опускается на колени в траву. Би мгновенно подлетает к ней, обнимает, велит дышать глубже. Следом появляется Колетт – с широко распахнутыми глазами. Кажется, она не понимает ни где находится, ни как сюда попала. Словно потерялась во времени.

Колетт спотыкается и тут же резко оборачивается, впиваясь глазами в дверной проем. Из сплошной завесы дыма вырастает Тео. К груди муж прижимает ребенка. Колетт чуть не падает, пытаясь дотянуться до крошечной малышки, завернутой в одеяло. Тео передает ее в руки Колетт, и девочка издает слабый писк. Она жива!

Но родильная хижина за их спинами продолжает гореть.

– Мы должны увести их отсюда, – говорит муж.

Я лишь киваю: от шока подбородок ходит ходуном, язык онемел. Тео поворачивается к Би – та, положив руки на малышку, прислушивается к перебоям в ее сердцебиении.

– Нам надо уходить, – повторяет ей Тео. – Сейчас же!

Би отвечает быстрым и твердым кивком – более уверенно, чем я. А потом сестра переводит взгляд на меня, и ее губы сжимаются в тонкую, выдающую решимость линию. Неужели Би почувствовала растерянность в моих глазах? И тут, по ее взгляду, я понимаю: она теперь видит! Ее глаза моргают, их серый цвет уже не серый, а насыщенный, трагически голубой. Возможно, он всегда таким был – того же оттенка, что и небо, – а я воспринимала его размытым, голубовато-серым, печальным.

Отвернувшись от меня, Би берет Колетт за руку и направляется с ней вместе к тропинке, что вернет нас к фермерскому дому, а оттуда выведет на дорогу. Но не успеваю я сделать за ними и шага, как воздух за нашими спинами прорезает окрик:

– Что тут, черт возьми, произошло?

Обернувшись, я вижу Паркера. Вытянув голову, как журавль, он стоит среди деревьев и, прикрыв рукой глаза, наблюдает за вихревыми клубами дыма и пламени, вздымающимися к ночному небу. Ему никто не отвечает. Все только дружно моргают.

Нам надо выбраться отсюда. Но не на глазах у Паркера, стоящего в нескольких футах от нас.

– Кто-то поджег хижину, – отвечает наконец Би.

В тоне сестры звучит обвинение, и она смотрит на Паркера так, словно допускает, что это – дело его рук и он поджег родильную.