Мрачные сказки

В доме тихо и пусто. Я в этом уверена. Но даже если бы хозяева спали – что маловероятно в столь ранний вечерний час, – я бы услышала их дыхание сквозь стены, почувствовала бы тяжесть их тел, лежащих на кровати, их гнет сквозь половицы. Дом подсказал бы мне, что они здесь.

Я быстро пересекаю кухню, вхожу в гостиную. Всего пару раз притрагиваюсь к стенам, чтобы убедиться, где нахожусь, хотя могла бы передвигаться без ориентиров. Я знаю этот дом как свой собственный.

Из кармана в юбке я достаю засушенный нарцисс. Я хранила его между страницами своего дневника в спальне и вынула оттуда перед тем, как покинуть фермерский дом. Поначалу я думала забрать его с собой – единственную ценную для меня вещь, которую мне не хотелось оставлять в Пасторали. Но, шагая по тропинке к родильной хижине, я поняла: этот засохший цветок перестал быть для меня ценностью. И испытала потребность его вернуть. Да, было время, когда он многое для меня значил – первый цветок, который подарил мне Леви, когда мы были юными, когда наши взоры пылали страстью, сплетенные пальцы рук никогда не размыкались, а губы часто сливались в поцелуе.

Но теперь тонюсенькие белые лепестки напоминают мне лишь о том, как обошелся со мной Леви. Он разбил мне сердце, надломил меня. Я решила оставить нарцисс в его доме – в знак того, что ухожу от Леви и никогда к нему не вернусь, что я больше его не люблю.

Пальцы нащупывают край дивана. «Куда бы положить этот гадкий цветок?» Может быть, подняться на второй этаж и оставить его на подушке Леви? Тогда его увидит Алиса, когда они будут ложиться в постель. И начнет задавать Леви вопросы, выяснять, кто его мог оставить. Но в глубине души я понимаю: мне не важно, что подумает Алиса, бросит ли она Леви или нет, потому что я его бросаю. Я ухожу и не собирюсь возвращаться.

Приблизившись к камину, я нащупываю деревянную полочку. Чем не место для цветка? Леви, может, и не заметит его сегодня ночью, а увидит через день или два. Ну так это к лучшему. У нас будет время отъехать от Пасторали подальше, прежде чем он узнает правду. Я уже готова положить нарцисс на полочку, как вдруг слышу скрип открывшейся двери на кухню. Леви вернулся! И он не один. Рядом женский голос. Его жена! Я чую ее сладко-сахарный, пряный запах и прирастаю ногами к полу. В горле застревает ком. Но мне нельзя стоять! Мне нужно выбраться отсюда, прежде чем они меня увидят! Упав на коленки, я заползаю за стул.

Алиса что-то шепчет. Что именно, я разобрать не могу. А потом заливается смехом. Ей невдомек, как мерзко поступил со мной Леви. Она не знает, что он предал мою любовь и однажды может так же отказаться и от нее. Но слышать их вместе невыносимо! К горлу с новой силой подступает гнев. Мне хочется закричать, завопить, завыть. Дать волю первобытной сущности, обнаружившейся внутри. Но больше всего мне хочется причинить Леви боль.

Их шаги пересекают кухню. И снова шепот. Наверное, клянутся друг другу в любви и верности… Я жду, когда они поднимутся по лестнице и направятся по коридору к спальне. А потом я услышу шорох сбрасываемой одежды и тяжелое дыхание обоих.

Но ничего такого не происходит. Зато хлопает снова задняя дверь, а затем – тишина. Возможно, они забежали в дом всего на пару минут – чтобы не целоваться на глазах у всех. И теперь занялись обычными вечерними делами. Алиса на общинной кухне приготавливает закваску для завтрашней выпечки хлеба, а Леви инспектирует общину…

Похоже, они действительно ушли. Но я не тороплюсь встать с колен. Я прислушиваюсь, хочу убедиться в этом наверняка, прежде чем встать и выбежать из дома. Сделав новый вдох, я старюсь подольше задержать дыхание, чтобы лучше слышать. Но сердце бьется слишком громко, так громко, что рискуют лопнуть барабанные перепонки. Этот стук заглушает мне прочие звуки.

И вдруг… чья-то рука, больно стиснув мой локоть, рывком ставит меня на ноги. Я вскрикиваю. Весь воздух вырывается из легких с одним дрожащим выдохом.

– Какого черта ты здесь делаешь?

Леви сжимает мои плечи так сильно, что, взвизгнув от боли, я роняю на пол засохший нарцисс. А он его даже не замечает. Не замечает! И оттаскивает меня от стула, подальше от маленького расплющенного цветочка.

– Что тебе нужно в моем доме? – рявкает Леви почти у самого моего уха.

Его резкий голос обжигает мне кожу. И от него несет алкоголем. Леви снова напился.

– Я ухожу из Пасторали, – выпаливаю я.

Мне не следовало произносить этих слов. Но я испытала такое неподдельное удовольствие, когда они слетели с моих губ! Каждое из них звенело непокорностью. И под каждым скрывалась измена. Дыхание Леви учащается, руки еще крепче сжимают меня, притягивают к себе мое лицо.

– Ты никуда не уйдешь!

Эта злоба всегда в нем жила – затаенная, тщательно скрываемая. Я это знала. А теперь она прорывается. Даже не желая меня больше как женщину, Леви не хочет отпустить меня из Пасторали. Он не хочет, чтобы я его покинула. И не потому, что он переживает, как бы я не заразилась ветрянкой в лесу, а потому, что ему нужен контроль. Всегда и над всеми. Особенно надо мной.

– Ты решила, что можешь сбежать, а я об этом не узнаю? – скрежещет зубами Леви. – Думала меня перехитрить? – Скривив в ухмылке губы, Леви волочет меня к лестнице.