— Видишь ли, мы опять тут завели разговор об Амануллисе… Знаешь, все-таки лучше продать его, житья совсем не стало. Мы на всю округу сделались посмешищем, и в первую очередь Рудис. Ну, держали бы корову, как все нормальные люди. Даже козу… Но быка!
— А может, я не хочу быть нормальным? Таким, как все? Может, мне приятно быть ненормальным? Как тогда?
Однако Эрик, будто не слыша слов брата, продолжал свое:
— Какой от него прок? Молока нет. А ты, мать, из сил выбиваешься, этого черта сеном обеспечивая! При таком положении дел, скажу тебе, у меня руки не поднимаются помочь. Сплошной цирк, и только! Ну потешились немного — в конце концов, все мы люди, — и хватит, пора за ум взяться!
Анна Сабул, услыхав эти слова, про себя усмехнулась: выходит, по пустякам повздорили, она-то думала, что-то посерьезней.
— Уж из-за этого не стоило тебе кипятиться, — проговорила она, пряча улыбку. — Амануллис сам себе на жизнь зарабатывает, кое-что еще и нам остается. Не какой-нибудь замухрышка, породистый бык! К нему что ни день столько невест приводят, отбою нет. Народ не очень-то верит в этих телят искусственного осеменения. Куда там зоотехнику со своими ампулами! Хозяйка посмотрит раз на нашего Амануллиса, и будущая телушка перед глазами, словно картинка, встанет. И паспорт у Амануллиса самый что ни на есть лучший. Его потомство продают государству за большие деньги. Так что, Эрик, напрасно ты кипятишься, правда.
Старший сын только руками развел.
— Не ты ли первая ругалась, когда Рудис привел домой бычка! Или я чего-то не понимаю? Что произошло?
— Что было, то было, — спокойно возразила мать. — А теперь так повернулось. Ни тебе, ни нам Амануллис не в тягость, я считаю.
Младший сын, слушая их, пересыпал из горсти в горсть песок, подобранный с земли, но тут поднялся отшвырнул песок, подтянул кверху брюки.
— А что бы ты, братец, сказал, приведи я домой слона на веревочке? Наверно, лопнул бы со злости: все люди как люди, а этот черт знает что! Но Амануллис не слон, так что успокойся.
Эрик посмеялся, но смех был деланный, мать это чувствовала, и звучал он как из разбитого глиняного горшка.
— От тебя всего жди, — сказал он. — Ты только и думаешь, как бы нам досадить.
— С какой стати? — отозвался младший брат. — Ты все пытаешься убедить, что у меня рожа кривая, но тебе бы взять зеркало, приглядеться к своему, так сказать, светлому лику? Может, и он… окажется кривым? Как думаешь? Но ты-то начнешь пенять на зеркало — не то, мол, показывает, проклятое! Где-то сидит в тебе рабская душонка, и настолько глубоко, что сразу ее не заметишь, но ты ногтем сколупни блестящую корочку, одну, вторую, третью… глядишь — она сидит, головой крутит, иногда вожжами размахивает, всегда там сидела, по сей день крепко сидит!
— Ну, пошел, пошел! — совсем презрительно обронил старший брат.
Словно давая понять, что все сказано, Рудис повернулся и скрылся в доме. Хлопнула дверь. Оставшиеся переглянулись. Помолчали. Вита, стоявшая поодаль, не желая вмешиваться в семейный спор Сабулов, теперь обратилась к мужу:
— Может, поедем? А то поздно…
— Сейчас поедем, — отозвался Эрик, но тотчас опять повернулся к матери: — Ты все-таки подумай насчет Амануллиса. Продать его, и дело с концом. Не могу я, люди смеются. Я знаю, Рудису все равно, что о нем думают, ему на все наплевать. А мне каждый день с людьми приходится встречаться, и я не могу. И о детях надо подумать, иначе ребятишки в школе их задразнят: пальцами станут бодаться. И так уж житья не стало от проделок Рудисовых.
Ей хотелось попросить сына, чтобы тот немного задержался, нехорошо уезжать со злобой в сердце, с камнем на душе, братья как-никак, и мир велик, всем места хватит, не обязательно все время лбами сшибаться, каждый может свою дорогу выбрать, — вот что ей хотелось сказать и еще добавить, чтоб и о ней, о матери, подумал, прежде чем все эти горькие слова выговаривать. Хотела сказать, да промолчала, потому что не сразу такие речи в порядок выстроишь, не все на ладонь выложишь, что на сердце скопилось. Одного сына послушает, вроде бы он прав, второго послушает — и правота вроде бы другим боком повернулась, а если оба разом заговорят, так ничего не разберешь, голова кругом пойдет.
Она смотрела, как сын заводил мотоцикл, как Вита усаживалась в коляску. Стало чуточку жаль себя за то, что не она, а другая женщина сидит рядом с сыном, и мать почувствовала ревность к этой женщине. Она бы охотно углядела в поведении невестки нечто такое, за что можно было бы попрекнуть, но ничего такого не приметила: клетчатая рубашка на Эрике хоть и линялая, но свежевыстиранная, да и сам он — не худой, скорее упитанный, значит, жена вкусно кормит. Да, что ни говори, повезло ему с этой женщиной, подходящая парочка получилась. И двое детей растут, хорошо б еще третьим обзавелись. Слава богу, что так, а то сколько разговоров о разводах, год вместе поживут — и разойдутся: не сошлись характерами…
ebooksa