— Ну и ну! Да как ты мог такое сделать?
Линарт-старший принялся ощупывать карманы, безуспешно пытаясь найти что-либо пишущее. Артур протянул свою самописку. Приложив тетрадку к забору, отец нетвердой рукой вывел свою фамилию. Потом принялся дуть на страницу, чтобы скорей просохли чернила.
— Я бы все-таки хотел узнать, почему ты это сделал? Имею же я право знать, за что расписываюсь. Как по-твоему?
Мальчик медленно поднял голову, исподлобья взглянул на отца.
— Они на переменке дразнили тебя. Модрис говорил, что ты пьяница. Он сказал: пьянчуга. И что ты позавчера так напился, что не мог калитку отворить… На уроке он оборачивался и показывал, на кого ты был похож. Вот я и обмакнул в чернильнице бумажку и… и когда он снова обернулся… Бабушка говорит то же самое. И дедушка. Все говорят.
Мальчику показалось, что отец, не выдержав его взгляда, отвернулся и стал рассматривать разложенный в саду костер, желтоватый дым, плывущий над заборами, потом оседающий, подобно туману, на улице.
— Так вот оно что… — Голос у отца был такой странный, хриплый. Он с шумом захлопнул дневник. — Ты не слушай их. Мелкие людишки, обыватели. Подумать только — я не смог отворить калитку! Да от них самих за версту несет всякой мерзостью, а никто этого не замечает, потому что они всегда аккуратно открывают калитку. Аккуратно! — это они умеют. С фасоном! Но ты, Артур, должен понимать, пьяного каждый заметит, а пройдет мимо жулик, никто не скажет, что он жулик. Пройдет разодетый, раздушенный, чего доброго, еще решишь — вот с кого надо брать пример, вот кому завидовать.
Мальчик стоял не шелохнувшись. На лице его было страдание, он силился, но не мог понять всего сказанного. Однако он чувствовал, что это должно быть что-то очень важное, большое, и потому задрожал от страха, любопытства, будто под ним раскрывалась бездонная пропасть.
— Да, так что я хотел сказать… — Отец глянул на него сверху вниз. — Ты не слушай их. Пускай себе болтают. Слушать их — только себя унижать. Вот посмотри… Видишь двухэтажный дом?
Артур обернулся: ничего особенного, дом как дом, на крыше телевизионная антенна, за оградой ни пяди свободной земли — все под теплицами.
— Так вот, — продолжал отец, — в один прекрасный день встречаю хозяина этого дома. Такой гадкий старикашка, ты его знаешь. Жалуется, что опять ушел с работы, наверное, в сотый раз. Ушел, потому как на старом месте красть нечего. Так он и строил эти хоромы… Правда, после первого этажа был двухлетний перерыв — в тюрьме отсиживал. Теперь он каждый божий день отправляет на рынок овощи, обратно привозит мешок с деньгами. Мы-то с тобой обойдемся и кислой капустой, а помидоры ранней весной обязательно купит больному ребенку его мать. Отдаст рвачу последнюю копейку, но купит… Так он калитку свою всегда открывает аккуратнейшим образом, даже на ключ запирает ее. И никому в голову не придет над ним посмеяться. В воскресенье надевает праздничный костюм, ведет семью с собакой на прогулку. Возьмет билеты в цирк или оперетту. К водке и не прикасается. Ничего не скажешь — пример, достойный подражания. И я ведь знаю, он потешается надо мной: забулдыга, жить не умеет, не может устроиться… Скоро, завидев меня на улице, станет перебегать на другую сторону — не дело порядочным людям якшаться со всякими… И все равно я буду его презирать, потому что он мизинца моего не стоит. И ты презирай. Но пачкать людям нос чернилами не надо. Не по дороге нам с этой сворой обывателей. Ты меня понял?
Сын кивнул, но по лицу его было видно, что понял он не много. Отец, усмехнувшись, взял его за плечо и легонько встряхнул.
— Продолжаем жить, сынок! — сказал Линарт и снова засунул руки в карманы. — Если хочешь, проводи меня. Только теперь иди как следует, я ведь расписался в твоем дневнике.
Они почти добрались до трамвайной остановки, когда мальчик нарушил запрет. Повернувшись и опять шагая задом наперед, он с запинкой спросил:
— А как же тогда наш директор? Он тоже обыватель?
— С чего ты взял? Что за чушь!
— Наш директор тоже не пьет. Его никто не видел пьяным. И он тоже аккуратно открывает калитку… Значит, он обыватель?
— Не смей так говорить о своем директоре! Конечно, нет.
— А папа Модриса? Он тоже не пьет.
— И папа Модриса — не обыватель. И вообще перестань ломать голову над такой чепухой. В твоем возрасте надо больше мячи гонять, играть в прятки. А рассуждать — дело взрослых.
ebooksa