– Наверняка твой отец обязан был знать один мудрый академический афоризм его старших коллег по физико-математическому цеху, то ли Христиановича, то ли Зельдовича, что в преодолении академических вершин аспиранты, ставшие кандидатами или докторами, преуспеют ровно настолько, насколько им в этом помогут их жены. Твоя матушка помогла ему стать доктором, профессором, вдобавок отцом такой чудной девицы, что рядом со мной восседает, и которую счастливые родители-профессора определили на облюбованную ими математическую тропку из многих научных, непроторенных. Математическая школа, мехмат МГУ, аспирантура, престижный академический институт…
– Иронизируете, профессор…
– Нисколько, Наверняка твои родители рано поженились, а дочку завели поздно – не так ли?
– Правильно, на третьем курсе мехмата университета поженились.
– Видишь, твоя матушка сама могла сделать академическую карьеру, а стала помогать отцу. Зато ты появилась, Лера, на радость всем. Тебе что-то не понравилось в моем примере? Хорошо, я тоже на пятом курсе женился, только дети рано появились, в отличие от вашей семьи. Моя жена тоже под меня, под мои научные дела в институте подлаживалась, хотя сама после защиты кандидатской мечтала о докторской работе, выпуске монографии, но перегорела по тайным для меня причинам. Вот и отомстила мне…
– Она тоже занималась точными науками?
– Нет, она чистый гуманитарий… Не надо о ней… Я жалею, честно говоря, что под влиянием винных паров выдал тебе мою тайну, это угнетает меня. Наваждение, демонические силы вмешались, но сейчас я не хочу говорить об этом. – Он взмахнул рукой. – Только о тебе говорим и ни о ком больше. Признайся, тебе хорошо было со мной в эти последние три месяца?
Она выдержала значительную паузу, собралась духом и выдала удивительную тираду:
– Ты говоришь так, будто не видел раньше и не видишь сейчас места в твоей жизни меня, – шепнула в ухо Брагину Лера, снова обняв Брагина за шею двумя руками и прильнув к нему, – а я вижу… Понимаешь, без тебя, без нашей новой встречи полгода тому назад, без нашего романа, я бы за эти три месяца ни одной своей проблемы не решила… А я все решила, сделала то, что моему шефу, даже мне самой в сладком сне не снилось… У меня ведь и работа, и диссертация стояли на месте без тебя… И вдруг рывок, вдруг настоящий научный прорыв – в математических идеях, новых алгоритмах, программных реализациях… Все заспорилось, завертелось, закружилось, пошло-поехало… Что-то со мной из-за нашей любви произошло, я, как свежими творческими силами обновилась, стала одержимой не только в объятьях, но и научном суровом деле… Энергии и сил хватает на все… Как завелась, все лишнее – по боку… Только прорыв в любви и науке…
Она оборвалась и вздохнула. Хотела сказать, что её удивительное состояние даже Игорь понял, но не захотела произносить его имя и то, что было связано с их запутавшимися окончательно отношения. Когда всё у них с Брагиным началось на новом витке влюблённости три месяца назад, когда в исследованиях пошло-поехало, грубо выражаясь, поперло с куражом, фартом, она сказала Игорю открытым текстом: «Отвали! У меня просвет в работе наметился. Не до тебя. Исчезни из моей жизни». Предлог-то очевидный, и с вовремя выполненной работой по теме отдела, и с диссертацией, защитой в срок все засветило. Чего ему оставалось делать? Поплелся, как пес побитый к себе в конуру. У него-то нет такого фарта с куражем, как у меня Вот и стоит он, Игорь, немым укором в моих глазах, что-то понимает, а что-то совсем не понимает и никогда не поймет. Мучается, что у нас ничего с потомством не получилось. Лечиться даже меня заставлял, а я ему в ответ: только после защиты диссертации… Вот, такие страсти-мордасти на личном фронте…После таких мыслей, пролетевших у неё мгновенно в голове, Лера выдохнула спокойно и твёрдо, как на духу:
– Я тебе еще главное не рассказала. Жди. Не хочу тебе презентацию срывать. Только знай, моя диссертация наполовину твоя, у меня о энергия бешенная появилась, когда моя работа, скорая защита с твоей любовью переплелись. Ты мне первую подсказку дал в Дивноморске, и вторую тоже…
Брагин слушал ее сумбурный шепот в ухо и с великим удивлением соображал воспаленным сознанием: «Ба, да ведь со мною все то же самое происходит, что и с ней. Дела только в последние полгода сдвинулись с мертвой точки. А в первый раз я ее увидел, через месяц-другой, когда приехал из Штатов из командировки, прямо с симпозиума в Сан-Франциско. Все мои успехи, все научные прорывы новой встречи, с квинтэссенцией всего в последние три месяца, когда я уже окончательно голову потерял из-за нее. Потерял голову, а мозги-то зашевелились в нужную сторону, когда все в руках гореть стало, все спорилось, когда все на-гора выдавал такое, что и присниться не могло – настолько здорово и потрясающе выходило. И главное, все до упора, до конца, до сухого остатка на порыве ошеломляющих результатов в алгоритмах, программах, комплексах, системах. Любовь окрылила, дала недюжинные силы таланту, разбудила дремлющий, почти атрофированный от безработицы гений. Вот так-то в любви и гений прошил тебя молнией, Евгений. Сексуальный и научный гигант на пороге хрен знает чего…. Десять лет тому назад за сотней долларов гонялся бы, пять лет тому – за тысячей, а сейчас сотни тысяч предлагают – земля-то слухами полнится, раз прослышали и про наш роман и про мои алгоритмы с программами, и открытия-изобретения – раз сотни тысяч отвалить горазды… Только сдается мне, мои детища, любовью окрыленные и сотворенные, возможно, на миллионы долларов тянут… Как говорил классик: «Не продается вдохновенье, но можно рукопись продать». Любовь не продается, это точно, совесть, тем более… Рукопись?.. Флэшки с алгоритмами и программами?.. Так ведь давят, суки, давят, а давление и корысть мне противна… Ведь то судьба, фатум, кисмет, рок… Предназначение с предопределением то…»
Брагин очнулся, как от толчка. Оказывается, она уже молчала, только дышала горячо ему в ухо. Потом она поцеловала в это же ухо и еле слышно прошептала нежно-нежно:
– Любишь меня?
– Еще как… Невероятно сильно… Невероятно…
– А я тебя еще невероятней…
– Так не бывает, чтобы больше меня, Лера…
– А вот и бывает, родной…
– И ты мне давно родная… Только не бывает так, чтобы любили больше меня… Понимаешь, не бывает…
Первым опомнился Брагин, почувствовав на себе взгляд спереди какой-то изумленной толстой дамы. Как ни в чём не бывало, он вежливо освободился из объятий Леры, и хорошо поставленным голосом профессионального лектора негромко, но твердо произнес: