– Что с тобой, милая?..
– Видишь, и ты заметил, что со мной что-то делается… Первым это мой отец заметил во мне… Преображаюсь… Тебя что-то испугало?..
– Нет, но… Век живи, и весь век удивляйся… – пробурчал Брагин, не желая раньше времени делиться своими впечатлениями и наблюдениями.
Глядишь, он никогда бы не обратил внимания на изменения, что произошли в ее облике, взгляде, лице, но он буквально пару часов назад, только что листал «Фаталиста». Он и в юности-то знал этого «Фаталиста» наизусть, а здесь после освежения памяти, воспроизвел в своем мозгу, как Печорин смотрел на Вулича и что он увидел в лице азартного в играх серба: «…Мне казалось, я читал печать смерти на бледном лице его. Я замечал, и многие старые воины подтверждали мое замечание, что часто на лице человека, который должен умереть через несколько часов, есть какой-то странный отпечаток неизбежной судьбы, так что привычным глазам трудно ошибиться. «Вы нынче умрете!» – сказал Печорин ему. Он быстро обернулся, но отвечал медленно и спокойно: «Может быть, да, может быть, нет…»
Брагин увидел те странные необычные изменения в лице Леры, только в отличие от Печорина и Лермонтова его глаза не были привычными к знакам и отпечаткам неизбежной судьбы. Да и твердо знал Брагин, что в ближайшие часы ничего не произойдет с его любимой – они пешком спустятся с трассы до военного санатория, потом поселятся в соседние номера санатория. Все главное и непредсказуемое случится завтра, в нужное время и после его, ее презентаций. А пока… Потому он и не пожелал делиться своими наблюдениями с Лерой относительно таинственных изменений на ее лице, на руках, которые вполне можно приписать не только появления за окнами троллейбуса, но мгновениям бурных объятий или последствиям от красной «Алушты» в купе в душный сентябрьский день.
– Дай, я тоже гляну на твои руки, Евгений, – она, преодолев некоторое сопротивление Брагина, придвинула руки к своему лицу, – интересно, наверное, это эффект преображения моего…
– Что тебе показалось интересным?..
– Ты сейчас рассмеешься и назовешь меня сумасшедшей, но я не вижу линий твоих рук…
Брагин вырвал свои руки из ладоней Леры, взглянул на них:
– Руки, как руки, линии как линии…
– Только я не вижу твоих линий, дай, еще раз гляну…
– На, глянь…
Она повертела руки Брагина перед глазами и призналась:
– Наверное, вид моря меня поразил настолько, что мне показалось, что линии с твоих рук исчезают прямо на моих глазах…
– Разве так бывает?..
– Не знаю, – Лера пожала плечами, – значит, бывает, сначала линии исчезают, а потом вдруг восстанавливаются… Визит-эффект, одним словом… Я же от вида моря просто шалею… Не волнуйся… Вот такая тебе девица попалась, волнительная и вызывающая волнение моих любимых…
– Я и не волнуюсь… Это ты успокойся, милая…
– Сейчас, насмотрюсь на море и успокоюсь… Действительно, что-то меня выбило из колеи – глюки есть. Все успокаиваюсь и беру себя в руки
Лера неотрывно глядела на море, молчала, углубившись в себя, в свои потаенные раздумья. Но за несколько минут до остановки троллейбуса у поворота на Гурзуф пояснила суть семейных родовых преданий с особой тщательностью.
– Даром что ли мы с тобой, не сговариваясь, взяли с собой в наше путешествие томики прозы с «Фаталистом». Уже здесь прослеживается рука судьбы. Тебе сейчас придется удивиться, обрадоваться или расстроиться, не знаю. Самое главное в том, что образ Вулича из «Фаталиста» списан Лермонтовым с моего прямого предка по отцовской линии, поручика Вуича, зарубленного пьяным казаком. А до этого, как и описано в рассказе, предок бесстрашно участвовавшего в перестрелке с чеченцами. Запросто на пари игравшего в «русскую рулетку» до боя и верившего до конца в высшее предопределение и своего Демона Фатума…