– А на защите кандидатской диссертации папа зато получил полное удовлетворение – не так ли?
– И да, и нет…
– Это как? Мы уже заплыли в глубину моря настолько, что мне оттуда уже не выплыть… Через пять минут ты будешь говорить в пустоту…
– Разумеется, парень поступил в аспирантуру МГУ, хотя ему было несколько предложений поступать в аспирантуру академических институтов, его оценили по актуальным сильным публикациям… Он же был полноценным настоящим моим аспирантом, вёл у меня НИР мирового уровня, по результатом которой было опубликована пара дюжин работ на русском и английском языке в престижных отечественных и зарубежных журналах… Самое главное, первая в России и мире работа по экономике микроэлектроники ведущих фирм мира, экономики минифабов с выходом на спейсфабы. А главное с внедрением результатов его работы в ведущие отечественные организации… Когда, казалось бы, микроэлектроника отечественная рухнула, когда всё в вычислительной и коммуникационной технике делалось на зарубежной элементной базе…
– Отзывов много было?
– За пару дюжин… Работа-то была докторского уровня… Да и два оппонента были докторами… К тому же ведущей организацией был легендарный институт ИМЭМО, куда его после защиты пригласят работать сразу эсэнэсом… Но… Из двух дюжин отзывов, подписанных докторами, членкорами и академиками, зачитали около десяти, остальные, якобы, не дошли и пропали… А защищался парень, видя меня в зале, классно и блестяще… По тому, что декан в автореферата вычеркнул мою фамилию как научного консультанта – причем в тексте автореферата, а не на титульной странице – я понял, что с докторской не светит… А защита была просто блестящей, тем более на общем сером фоне других защит в этот день… А теперь под финиш заплыва, чтобы окончательно уснуть с тайным смыслом одной нетривиальной мысли, выраженной в стихах, переводе на английский из Пастернака. Сидел я на банкете сына, меньше всего думал о несостоявшейся докторской защите сына, о странной воле предопределения, предназначения, Фатума. Когда мне предложили выступить с тостом, я думая о произошедшем на английском языке прочитал строки: «Another, step by step, will follow the living imprint of your feet, but you yourself must not distinguish your victory from your defeat. And never for a single moment betray your credo or pretend, but be alive – this only matters – alive and bringing to the end». Тогда мне казалось, что английский текст Парадокса Пастернака более прямо и грубо отражает посыл Бориса Леонидовича к исследователям, изобретателям творцам, мол, пораженья от победы ты, творец исследования, изобретения, судьбы не должен сам отличать… Сейчас мне более по душе русский оригинальный текст этого стихотворения, почему-то все восхищаются первыми двумя строфами, начинающимися со строк «Быть знаменитым некрасиво» и ещё «Цель творчества самоотдача, а не шумиха и успех», а мне по изобретательской душе и мыслящему, независимому сознанию ближе две заключительные строфы: «Другие по живому следу пройдут твой путь за пядью пядь. Но пораженье от победы ты сам не должен отличать. И должен ни единой долькой не отступаться от лица, но быть живым, живым и только, живым и только до конца». Ужасно, но есть живой кровоточащий парадокс поражения, равной победе, и победе, равной поражению… Но всё равно надо бежать до конца, чтобы в движении быть живым, а не мёртвым, ибо движение всё, а цель ничто… А за результаты бега творца через поле жизни неплохо бы и побороться, но, в целом, не обязательно – быть знаменитым, богатым в бедной разоренной стране не красиво, но это за скобками сказанного: что для тебя поражение и что победа… Если бы знать, где поражение переходит в победу, а где победа в поражение, где они в смешении с обозначением перехода…
– Потрясающие стихи… Они мне уже снятся… Спокойной ночи любимый…
Она уже спала, тихо и ритмично посапывая, улыбаясь каким-то своим мыслям из яви или неяви. Она с Брагиным заплыла в мысленное море слишком далеко. Он послал вдогонку ее сна нетривиальную мыслишку душевного интеллектуального контроля перехода поражение в победу, а также контроля перехода победы в поражение в случае эффекта незавершенности, частичной или большой нереализованности деяний талантов и гениев, недосказанности, недовоплощенности планов жизни – в рамках того или иного предопределения, предназначения свыше – в играх человеческих судеб… Хотя, главное, вовремя, в свое время сделать дело своей жизни, вообще хоть что-то сделать настоящее, приблизиться к предназначению при своем появлении на свет – для чего ты явился и как-то пригодился неизвестно Кому и чему…
Часть XVII
Фатум
Глава 50
Во сне Брагин видел палатку и около нее людей со стертыми чертами лица мелких и крупных злодеев, слышал обрывки злодейских разговоров… Думалось с болезненным ощущением бессилия что-то изменить в мире сна и с желанием быстрее проснуться и прыгнуть в объятья реального солнечного мира:
«…С какой высоты ты судишь о тех людях, что так противны тебе?.. Как будто не догадываешься, что они ненавистны мне, потому и сужу… Они появились – и все оказалось изгажено с их появлением… Пропало ощущение красоты, стройности мира?.. Все пропало, все искажено, все нарушено… Когда в их сторону движутся люди, женщины и мужчины, мне даже хочется крикнуть всем им – не сюда… Бегите прочь отсюда, от лиха и зла… Не надо забредать по воле фатума в силки зла и похоти, в западни и капканы зла и лжи… Женщина всегда соблазн, что для иноков, что для злодеев… Хотя женщина только для иноков соблазн, а для злодеев и бесов всегда жертва…»
Что-то изменилось в его воображении и ощущении момента – словно раньше глядел на утренний мир, красоту гор чьими-то глазами, а сейчас своими… Вот и узкая седловина, переброшенная, как мост, между двумя заросшими ущельями… А справа ущелье расширяется и переходит в каменную гряду гор, тянущуюся до горизонта… Поросшие кустарником склоны гор впереди, а слева блестит синее море… Тропинки вверх по подъему склона вливаются в пересохшие ложа растворившихся ручьев… И снова где-то справа блеснуло синими очами чудное роскошное, теплое море…
Брагин подумал в теплых влажных лапах сна: «Наверно, это утренний Коктебель. Либо я здесь был уже или скоро буду с Лерой. К тому же эти горы совсем неподалеку от Карадага. Вон внизу шумит теплое море. Гулко звенят цикады. От нагретых камней идет струями природное тепло. Сладко пахнет хвоей, травой. И какая-то божественная птица выводит где-то рядом – Чуик-Чуик-Чуик!.. Чууик-Чууик-Чууик!.. Ну, разве можно исчезнуть добрым и талантливым людям в такой чудесный миг, когда весь мир открыт для тебя нараспашку и ждет от тебя только одного – смелости, веры в себя и удачи с везением. Ну, почему нужно обязательно исчезать из этого удивительного мира, разбиваться о неведомые подводные камни завтра и послезавтра? Только потому, что немного невезуч, может, фатально невезуч. Но ведь даже предчувствие фатума во сне не эквивалентно предчувствию фатума наяву. Да и фатальное часто обходит любящих людей стороной, раз на их стороне любовь, что сильнее фатума, рока. Надо просто жить и любить, ибо у меня, слава богу, есть теперь любовь по имени Лера».
Он не рассказал о своем странном сне, о своих опасениях и предчувствиях неизвестно чего… Хватит пугать, так и заиграться можно с потомком бравого Вулича-Вуича. Они какое-то время не ходили в горы, довольствовались только пляжем. Но на третий день решились: Карадаг так Карадаг. В шортах, легких футболках и панамках, вышли утром и, взявшись за руки, весело стали взбираться вверх по тропе.
Как счастливый талисман, все предыдущие дни, как и в этот солнечный день, Брагин носил в кармане свою заветную флэшку. Лера спросила его как-то: «У тебя есть опасения, или какие предчувствия, что в наше отсутствие нас могут обокрасть?». Брагин неопределенно пожал плечами, долго молчал, а потом тихо сказал: «Знаешь, только в последние дни рядом с тобой я осознал одну вещь. Все, что забито в этой флэшке, я сотворил благодаря нашей любви за какие-то три-четыре месяца, хотя думал об этом всю жизнь. Разумеется, ничего не успел опубликовать, запатентовать. Но не в этом дело. Мне иногда кажется, что потеряй эту флэшку или похить ее кто у меня, мне не хватит всей оставшейся жизни, чтобы восстановить все в памяти, забить пустую флэшку прежним содержанием… Вот тебе и незыблемость информации, тайна рукописей, которые не горят… Жизни моей не хватит, и никто не хватится». – «А если бы флэшка попала бы в руки злодеев, нечистоплотных корыстных людей – спросила Лера, – что тогда?». – «Если бы она попала в их руки под давлением и по принуждению, я бы просто умер, потому что это был бы крах надежд, любви. Зло не должно побеждать любовь, даже в самых подлых, фатальных обстоятельствах. Уж лучше никому, чем злу и бесам, моя флэшка – символ нашей любви… Символ свободы выбора и любви в одном корпусе истины, живой истины».
Искрились в тени сентябрьских рыжих кустов в жухлой траве последние капли росы, ибо солнце стало уже припекать… «И вкус свободы познаваем, перед тем как узнать страх, перед тем как узнать смерть, – Брагин вспомнил фразу из своего сна, – но почему-то ничему не огорчился. – Чего огорчаться и унывать, если чудо природы на твоей стороне, на стороне нас с Лерой».
Как страстно звенели цикады, такое ощущение, что их звон и усиливающийся зной заполняли все горное пространство. Как жадно Лера вбирала эту чудесную горную красоту, что возвысилась над морем, и не истощилась в своем горделивом возвышении, а наоборот насытилась вечным спокойствием, отточилась в каменных изваяниях и утончилась без всякого желания потрясать и эпатировать – только покой и воля…Только необъятная воля и такой же необъятный покой…
И Лера радостно смеялась в ответ на явленное горное чудо сентября. Брагину даже казалось, что ее восторженность, обостренное впечатление от открывшейся горной горделивой красоты, взметнувшейся над морем, передаются ему, перетекают в него токами любви и нежности… И в этом потрясении души, распахнутом для чуда и любви сердца и есть простое человеческое счастье приобщения к мигу быстротекущей жизни во всех переплетениях и играх света, красок, звуков, возникающих и исчезающих формах неутоленного живого и сущего… Не пустынного и бесцельного мира без света, без красок, без звуков… А красота сущего – обещанная и зовущая вдаль и ввысь в небесные чудеса – в мир живого без укоризны в несовершенстве мига…