Обитель

Даниил Андреевич весь напрягся. Во-первых, потому что никогда не слышал о том, что у митрополита есть брат, а во-вторых, потому что митрополит обычно свои дела полицейским не объяснял. Давал указания, и все.

– Брат мне не пишет, – сказал митрополит. – У нас с ним уговор, что, если такое случится, я жду два дня, потом посылаю гонца. Если гонец не возвращается, значит, что-то в монастыре случилось.

Даниил Андреевич слушал молча, не кивал, потому что знал, что митрополиту такие знаки не нужны.

– Нужно отправить наряд, – сказал митрополит. – Прямо сейчас. И сам с ними поедешь.

Даниил Андреевич кивнул. Не решался все никак спросить важное, но митрополит будто подслушал мысли.

– О безопасности не беспокойся, – сказал он. – Обычный лесной монастырь, старый. Адрес я тебе сейчас напишу.

На улицу Даниил Андреевич вышел в задумчивости. Важных вопросов было два: сообщать ли о просьбе прямому начальству и кого взять с собой в экспедицию. О том, что митрополита можно ослушаться, Даниил Андреевич не думал. Ни разу еще не было такого, чтобы Иосиф в чем-то себя не оправдал. Всегда отличался большой мудростью.

Даниил Андреевич посмотрел на листок с координатами. Всего однажды ездил он в такой лесной монастырь, не монастырь даже, церковный детский дом на Ладоге. Помнил, какая там была «дорога». Значит, надо было не только о сотрудниках, но и о машине подумать.

Министру решил пока не сообщать – все же митрополит был выше начальства, а значит, следовало выполнять обычные практические упражнения. О любом указе уведомлять нужно только тех, кто этот указ может оспорить, а другим о нем знать незачем.

Полчаса спустя полицейская машина уже выезжала из города. Даниил Андреевич сидел спереди, на пассажирском, и разглядывал в телефоне карту. За рулем нервно дергал бровью Иван, которого Даниил Андреевич ценил за умение водить машину по любой, даже самой пересеченной, местности. Обычно Иван болтал без умолку, но при посторонних – а на заднем сиденье сидели три младших чина, – видимо, не хотел смущать начальство панибратством.

Сам Даниил Андреевич был бы не против панибратства. Атмосфера в машине была гнетущая. Вряд ли младшим хотелось ехать в ночь, в лес с начальством, которое они обыкновенно видели только издали, сквозь приоткрытую дверь кабинета. Но выбора не было: нужно было брать тех, кто будет во всем слушаться и не побежит жаловаться или болтать попусту. Даниил Андреевич очень надеялся, что выйдет получше, чем с детским домом на Ладоге. Там вышло, как тогда выразился митрополит, нехорошо.

Церковный детский дом на Ладожском озере располагался на самом берегу. Даниил Андреевич никогда раньше в нем не бывал и ожидал увидеть бывший советский дом отдыха, обнесенный шатким забором, или, может быть, несколько небольших домиков, когда-то служивших турбазой или пионерлагерем. Но когда машина вывернула из леса на высокий берег, оказалось, что весь приют – это одна большая изба, длинная и чуть накренившаяся к песчаному откосу. Изба была сложена из толстых бревен, частью совсем старых, принесенных, наверное, с другой избы. Слева, уже почти над водой, из избы торчали доски навеса, под которым валялись какие-то пакеты и мятые картонные коробки. Справа, там, где начинались деревья, были сруб бани и отхожая яма, скрытая полотняной тканью.

У крыльца, разбитого и будто медленно сползающего под землю, Даниила Андреевича ждала угрюмая женщина в платке и бесформенном платье. В руке она держала старый складной телефон, которым, кажется, готова была ударить полицейского.

– Я от владыки Иосифа, – сказал Даниил Андреевич, поднося руку к нагрудному карману. В последний момент вспомнил, что владыка сказал удостоверения не показывать и на свой полицейский чин, тогда еще не заместительский, не ссылаться. Опустил руку, встал вольно.

Женщина молча повернулась и пошла к озеру. Даниил Андреевич хотел заглянуть в избу, но дверь была плотно закрыта, поэтому он последовал за женщиной. Прошли мимо навеса. Вблизи стало видно, что пакеты и коробки – продовольственные. Склад таких пайков Даниил Андреевич видел в городском распределителе. Там они были затянуты в пленку и походили на белесые кирпичики, здесь же их скинули без разбору, сорвав, видимо, пленку и распечатав пару, которые так и лежали, вскрытые, высыпав на землю пакеты с крупой.

За избой земля заканчивалась двухметровым обрывом, под которым плескалась зеленая, заросшая камышом вода. У самой кромки лицом вниз лежал ребенок. Даниил Андреевич сначала заметил его грязную рубашку, длинную, служившую, видимо, и штанами, и только потом понял, что ребенок, очевидно, мертв.

– Вот, – сказала женщина. – Забирай.

Она ткнула куда-то в сторону, и Даниил Андреевич медленно обернулся. Возле стены избы стоял багор с изогнутым крюком на конце.

– Что, простите? – Он понял, что сказала женщина, но пока не успел собраться с мыслями. Митрополит не объяснял, что именно нехорошее случилось в детском доме.

– Палку возьми, – сказала женщина.