Вор

– Да будет тебе известно, Ген, что Иддис – это старинный вариант, он был в ходу до прихода захватчиков. С тех пор произношение многих слов изменилось, а горцы по-прежнему говорят так, как привыкли за много столетий. «Эддис» сейчас произносится по-другому, хочется этого местным жителям или нет.

– Это их страна, – проворчал я. – Им лучше знать, как она называется.

– Ген, нельзя сказать, что Иддис – неверное название. Это просто старинный способ произносить то же самое слово. Большая часть цивилизованного мира движется вперед. Скажи, какие еще ошибки я допустил.

Я рассказал ему обо всем, что заметил. Большей частью это были пропущенные эпизоды.

Когда я закончил, он ответил:

– Всегда интересно послушать различные версии народных сказаний. Но не думай, Ген, что рассказы твоей матери точь-в-точь соответствуют исходным текстам. Я изучал их много лет и не сомневаюсь, что в моих руках побывали самые точные версии. Иногда переселенцы вроде твоей матери не могут вспомнить некоторые моменты, поэтому они сочиняют новые детали вместо упущенных и забывают, что первоначальная история звучала по-другому. Эти мифы сотворены великими рассказчиками много веков назад, и в руках простого народа они неизбежно портятся.

– Моя мать за всю свою жизнь ничего не испортила, – с жаром возразил я.

– Не обижайся, – сказал волшебник. – Я уверен, она делала это ненамеренно. Просто у нее не было образования. Люди необразованные редко понимают хоть немного в том, о чем они рассуждают каждый день. Она, наверное, даже не знала, что твое имя происходит от более длинного варианта Эвгенидес.

– Знала, – возразил я. – Это вы ничего не понимаете. Вы никогда не знали мою маму и ничего не понимаете о ней.

– Не говори глупостей. Разумеется, я о ней слышал. Она упала из окна четвертого этажа на вилле барона Эруктеса и погибла, когда тебе было десять лет.

В сосновой хвое у меня над головой вздохнул ветер. Я совсем забыл, что все это было указано в моем деле. Там же перечислялись все мои преступные подвиги. Королевские судьи тщательно записали весь жизненный путь карманника мелким почерком на листках бумаги, сшили их и хранили в тюремном архиве.

Волшебник увидел, что ранил меня слишком глубоко, и заговорил опять. Его голос так и сочился снисходительностью:

– Может быть, я ошибаюсь. Может быть, имя Ген передается из поколения в поколение. Титул королевского вора стал в Эддисе наследственным, и, наверное, нынешнего вора зовут Эвгенидес. Возможно, он приходится тебе родственником. Возможно, ты в родстве с высокопоставленным лицом. – Он ухмыльнулся. У меня горели щеки, я чувствовал, что краснею до корней волос.

– Эвгенидес, – я почти заикался, – был богом воров. Нам всем дают имя в его честь. – Я отскочил от костра и протопал к своему одеялу. Ночь была прохладная, я завернулся в шерстяной плащ и признался себе, что в этом споре волшебник одержал верх. С ним, похоже, согласились все.

* * *

Наутро волшебник был доволен собой, как кот. Поль приготовил завтрак, и мы собрались в дорогу, стараясь не оставлять у тропы никаких следов своей стоянки. Софос и Амбиадес набрали опавшей хвои и присыпали кострище. К полудню мы добрались до вершины горного хребта и с ужасом окинули взглядом предстоящий спуск.

– Никуда я не пойду, пока не пообедаю, – заявил я. – Нет желания погибать на пустой желудок. – Я говорил развязно, однако был совершенно серьезен. Волшебник хотел силой подтолкнуть меня, но я уперся. Он огрел меня перстнем по голове, но и это не подействовало. Ни за что не тронусь в путь, не отдохнув. На этом крутом сыпучем склоне понадобится не только вся моя ловкость, но и последние остатки сил, сохранившиеся в ногах после королевской тюрьмы. Я зарылся пятками в землю. Тогда мы все-таки пообедали.

После еды мы начали спуск. Я хотел идти последним, но Поль не дозволил. Тогда я пошел предпоследним, и приходилось увертываться лишь от камней, сыпавшихся из-под ног Поля. Волшебнику, шагавшему первым, доставались не только камни Поля, но и мои, Софоса и Амбиадеса. Я отправил вниз несколько булыжничков специально для него, но, когда один из камней, выбитых ногой Поля, пришелся прямо в затылок Софосу, мне стало стыдно. Никто не остановился посмотреть, сильно ли он ранен. И лишь когда мы дошли до конца осыпи – добрых семьдесят пять футов вниз – и очутились на твердой породе, Поль осмотрел парня.

– Повернись, – велел он.

– Ничего страшного, – ответил Софос, хотя в глазах еще стояли слезы. – Крови же нет. – В подтверждение этому он всмотрелся в свою ладонь. Поль потер шишку, вздувавшуюся на затылке, и подтвердил: жить будет.

– Я не хотел, – сказал он, искренне извиняясь за то, чего не смог предотвратить. – Может, отдохнем?