Он услышал, как его слуга шагает по мраморному коридору к комнате аудиенций, выходящей окнами на реку. С учетом климата Чагатай дал Сунтаю единственное послабление – разрешение носить сандалии с подбитыми гвоздями подошвами, звонкое клацанье которых было слышно задолго до того, как появлялся сам слуга. Чагатай стоял на балконе, увлеченно наблюдая за утками, что укрывались сейчас в прибрежных камышах. А над ними в полной неподвижности завис одинокий орлан-белохвост, бесшумный и смертоносный.
Как только Сунтай появился, Чагатай молча указал ему на бутыль арака, стоявшую на столе. И хозяин, и слуга пристрастились к анисовому вкусу этого напитка, который был популярен среди персов. Чагатай отвернулся обратно к реке, а Сунтай, сдвинув две чаши, наполнил их и добавил немного воды, отчего напиток побелел, уподобившись по цвету кобыльему молоку.
Чагатай принял чашу, не сводя глаз с висящего над рекой орлана. Щурясь на закатное солнце, он наблюдал, как хищник со сложенными крыльями камнем упал в воду и взмыл обратно со слитком живого серебра – извивающейся у него в когтях рыбиной. С заполошным кряканьем взлетели утки, и Чагатай улыбнулся. Когда в воздухе вечерами веяло прохладой, новый дом начинал ему нравиться. Подходящая земля для его потомков. Угэдэй, можно сказать, проявил щедрость.
– Ты слышал новости, – сказал Чагатай скорее утвердительно, нежели вопросительно. Любое послание, достигающее летнего дворца, так или иначе проходило через руки Сунтая.
Слуга кивнул, неторопливо выжидая, когда хозяин договорит. Для тех, кто Сунтая не знал, он смотрелся как обычный воин, только со сплошь покрытыми шрамами щеками и подбородком, что избавляло его от необходимости бриться во время походов. Вид у него был нарочито неряшливый, а от сальных волос несло прогорклым жиром. Привычку персов к мытью Сунтай презирал, за что сильнее других страдал от гнойников и сыпей. Темноглазый и худощавый, выглядел он как матерый убийца. По сути, ум Сунтая своей зловещей остротой ничуть не уступал ножам, которые он носил под одеждой.
– Не ожидал я, что еще один мой брат уйдет так скоро, – негромко сказал Чагатай. Опорожнив чашу, он звучно рыгнул. – Получается, двое со счета. Остаемся только я и он.
– Хозяин, нам не следует вести подобные разговоры, стоя у окна. Здесь всюду уши.
Чагатай, пожав плечами, взмахнул пустой чашей: мол, идем. Сунтай двинулся за хозяином, попутно прихватив со столика бутыль с араком. Они разместились за резным, с золотой инкрустацией столом из черного дерева, некогда принадлежавшим персидскому государю. То, что стол стоял в самом центре комнаты, вовсе не было случайностью. Просто Сунтай знал, что так их не подслушает даже самый искусный шпион, припадающий ухом к стенам. У Угэдэя в этом новом дворце наверняка имелись свои соглядатаи, так же как и у Сунтая, заславшего своих в станы Субудая и Угэдэя, Хасара и Хачиуна – словом, всех влиятельных лиц, до которых только дотягивались руки. Верность – сложная игра, но она ему нравилась.
– У меня есть известие о том, что хану стало плохо и он был при смерти, – сообщил Сунтай. – Чтобы узнать, насколько близко оказался он от царства духов, нужно было бы расспросить лечившего его шамана, но это, к сожалению, не в моей власти.
– И тем не менее я должен быть готов выдвинуться сразу, едва ко мне прискачет первый же гонец. – Несмотря на расположение стола, Чагатай невольно огляделся, не слышит ли кто, после чего подался вперед и заговорил почти шепотом: – Сорок девять дней прошло, Сунтай, прежде чем эта новость дошла до меня. Если я действительно хочу сделаться великим ханом, вести должны долетать ко мне быстрее и быть подробнее. Когда Угэдэй свалится в следующий раз, мне нужно оказаться на месте прежде, чем тело его остынет, ты меня понял?
В знак покорности и почтения Сунтай на арабский манер коснулся кончиками пальцев своего лба, уст и сердца:
– Твое слово для меня закон, повелитель. Одного из моих вернейших слуг во время охоты убил вепрь. Понадобилось время, чтобы найти ему достойную замену в ханской свите. Тем не менее у меня есть двое других осведомителей, которые вот-вот окажутся в кругу его приближенных. Уже через несколько месяцев они войдут к нему в полное доверие.
– Долго. Ну да ладно, Сунтай, быть по сему. Это единственный способ перехватить бразды правления. Я не хочу, чтобы это прежде меня сделал его слабак-сын. Служи мне верой и правдой, и ты возвысишься вместе со мной. Народ моего отца слишком силен для человека, который не властен даже над своим телом.
Сунтай натянуто улыбнулся, потирая безобразные рубцы у себя на щеках. Выработанная за годы осмотрительность не позволяла ему выдавать свое участие в заговоре даже кивком. Слишком долго он прожил среди шпионов и осведомителей, чтобы ставить свою жизнь на кон одним неосторожным словом. К этим его многозначительным паузам Чагатай уже привык и лишь вновь наполнил чаши, плеснув туда немного воды, чтобы смягчить горечь.
– Выпьем за моего брата Толуя, – произнес он.
Сунтай пристально на него посмотрел и увидел, что скорбь в глазах хозяина искренняя. Тогда слуга-шпион поднял чашу и опустил взгляд.
– Такой жертвой мой отец мог бы гордиться, – продолжил Чагатай. – Поступок, что и говорить, безумный, но, клянусь Отцом-небом, то было безумство храбреца.
Сунтай отхлебнул, замечая, что его повелитель, похоже, совершал возлияния бо́льшую часть дня: вон уже и глаза налиты кровью, и движения угловаты. Слуга же, напротив, напиток лишь пригубил. Он чуть не поперхнулся, когда Чагатай с развязным хохотом хватил его по плечу так, что белая жидкость расплескалась по лакированной глади стола.
– Родня – это всё, Сунтай. Не думай, что я об этом забываю. – Он умолк, погрузившись в воспоминания. – Но после себя отец хотел видеть на ханстве
– Я понимаю, повелитель, – кивнул Сунтай, вновь наполняя чашу Чагатая. – Это достойная цель.