Хадсон понял, что он сейчас здесь, потому что ему не позволяют всецело насладиться жизнью островного рыбака. Он надеялся, что в этом новом доме он сумеет обрести покой, и из памяти исчезнет воспоминание о городе, где какая-то женщина звала его по имени… как же ее звали?.. А этот город… как его там? Хадсон больше не хотел всего этого. Он мечтал о солнце, ветре и море, а также об обществе людей, которые желали проводить время так же хорошо, как и он. Пусть их разделял барьер языка, они казались ему роднее, чем кто-либо. Но нет, он не был предназначен для этого. Пусть он мало что мог сейчас вспомнить из своего прошлого, где-то в глубине души он знал, что там, на другом берегу счел бы свои нынешние желания и мечты глупыми. Жизнь того, прежнего Хадсона была бесконечной войной — день за днем. Войной за жизнь, за свое место под солнцем, за победу над тяготами и трудностями, с которыми здесь, на другом берегу, он попросту боялся столкнуться снова.
Кем он на самом деле был? Он больше не был уверен, что знает Хадсона Грейтхауза. Он ехал на лошади навстречу своей смерти, потому что ему никогда не удавалось победить Брома Фалькенберга в фехтовании… он знал, что не удастся и сейчас. Он был слишком медлителен и слишком стар, и вся великая сила и слава его юности испарилась. Но он должен был идти вперед, чтобы освободить своего друга от страданий и безумия, а затем сказать свое прощальное слово, потому что меч Брома сделает свое дело.
Когда лошадь понесла его вперед, Хадсон вдруг расплакался. По щекам скатилось всего несколько слезинок, но внутри он готов был рыдать в голос, потому что птицы пели вокруг, а он не чувствовал радости.
Тропа стала грязной, обнажив следы копыт лошади, недавно прошедшей этим путем. Хадсон посмотрел вперед: его ждали зеленые заросли низменного болота. Среди лабиринта переплетенных ветвей и свисающих лиан висели красные клочья тумана, напоминавшие боевые знамена. Хадсон опустил пегую лошадь в солоноватую воду. Лошадь занервничала, Хадсон натянул поводья и спешился. Сапоги тут же скрылись под водой, которая доходила ему почти до колен. Поморщившись, он снял с седла рапиру в ножнах. Он рассудил, что Бром, скорее всего, не ушел далеко. Его лошадь, вероятно, была поблизости… хотя в этой густой растительности животное могло быть привязано совсем близко и оставаться незамеченным.
Хадсон привязал поводья пегой лошади к низко свисающей ветке и с рапирой в руке начал продвигаться вперед — медленно, стараясь производить как можно меньше шума и беспокойно вертя головой.
Он вдруг задумался, было ли это болото настоящим? Или оно было извлечено из костей и трупов прошлого? Ведь оно было до жути похоже на то болото, через которое он, Бром и остальные десять оставшихся людей пробирались после битвы при Наардене на голландской низменности. Это была долгая осада: город был окружен голландцами и испанцами, а внутри оказались несколько сотен французских солдат, а также английских и шведских наемников. Одной из задач наемников было выбраться из Наардена глубокой ночью, попытаться уничтожить орудийные команды и завладеть самими орудиями. Но задание не было выполнено удачно и привело к гибели многих хороших солдат. Хадсон не участвовал в этой миссии, но в двадцать один год он знал, что война была славной только для политиков, которые сидели в капитолиях, попивая вино и слушая, полуприкрыв глаза, стратегию генералов, которые также командовали не из горячей точки.
Джентльменская война? Возможно, она была возможна для офицеров, которых захватывали в плен и обращались с ними почти как с гостями, чтобы их позже выкупили. Для захваченного же пехотинца лучшее, на что можно было надеяться, это перерезанное горло, а худшее — это смерть от тысячи порезов или яйца, затолканные в рот.
И это слава? Расскажите это могилам.
Хадсон двинулся дальше через болото. Птицы здесь больше не пели, а пронзительно кричали с деревьев. Он знал, что, если Бром находится в пределах слышимости, он уже знает о незваном госте.
Тринадцатого сентября 1673 года юный Хадсон Грейтхауз и Бром Фалькенберг, который был на два года младше, бежали из горящего города, когда голландцы и испанцы прорвались. Они отправились пешком в единственном доступном направлении — подальше от безопасных дружественных линий, потому что никаких дружественных линий не существовало. Земля была затоплена, когда голландцы открыли свои дамбы, чтобы затруднить передвижение вражеских войск, так что все вокруг превратилось в болото... точно такое же, как это. Они встречались с другими отставшими, пока не насчитали десять несчастных, усталых, голодных и — да — кровожадных молодых людей, ищущих не только убежища, но и плоти врага, в которую можно вонзить свои мечи.
В ночь на шестнадцатое сентября, под холодным моросящим дождем, они наткнулись на склад боеприпасов на возвышенности. Конечно, его охраняли, но войска там были третьесортными, и многие бежали, увидев, как разъяренные нападавшие убивают их братьев, не зная, что на них напало чуть больше десяти человек.
И там, в центре заброшенного склада, за вагонами и складом, в котором хранились бочки с порохом, стояла оранжевая палатка…
Хадсон остановился. Следует ли ему позвать Брома? Будет ли от этого какая-то польза? Вода доходила ему до колен, сапоги увязли в грязи. Это место было слишком подходящим, чтобы умереть здесь.
Хадсон пошел дальше — снова медленно и осторожно — пробираясь сквозь свисающую растительность. У него было ощущение, что Бром очень близко, и скоро все закончится.
Своего отца Хадсон почти не помнил: он был мимолетной тенью в его воспоминаниях. Отец был солдатом. Напрягаясь, Хадсон вспоминал: морщинистое, покрытое шрамами устрашающее лицо за кружкой эля… руку, ударившую его по затылку… руку, ударившую по лицу женщину, которая родила Хадсона. Когда отец ушел и больше не вернулся, челюсти нищеты широко распахнулись, чтобы поглотить мальчика и его мать. В двенадцать лет Хадсон пошел на работу в лондонские доки, где его руки и спина быстро окрепли. Затем, после того как мать умерла от приступов кровавого кашля в сырой темной дыре, служившей им надежным убежищем, Хадсон встретил старого солдата, который, — насколько мог с одной ногой, — работал: шил мешки, в которых таскали груз. Он-то и сказал Хадсону про армию. О, да, армия всегда ищет сильных молодых людей. Если армия не заберет тебя сама, есть много способов вступить в ее ряды.
Хадсон сделал еще один шаг.
Слева от него взорвалась вода.
Бром выскочил откуда ни возьмись, его лицо и одежда потемнели от грязи, зубы были оскалены в жестокой гримасе. В тот же миг меч понесся в сторону Хадсона, как клык гадюки. Хадсон уклонился в сторону, избегая удара в сердце, но меч вошел в кость на его левом плече. Он закричал и взмахнул рапирой, не вынимая ее из ножен — полуслепой от боли и грязи, застившей лицо. Когда он нанес удар, Брома уже не было на прежнем месте. Он с неимоверной скоростью успел вырвать меч из плеча Хадсона и снова обрушить его на своего противника. Хадсон успел увернуться и даже вытащил рапиру. Ножны он не выбрасывал, решив, что они пригодятся ему в бою. Он попятился от Брома, кровь струилась из раны на плече.
— Бром! — прорычал он. — Прекрати это!
ebooksa