Прижав голову к груди сына, Рубен прошептал:
— Остался… хоть кто-нибудь… живой?
— Четверо, — ответил Мак.
Лошадь, которая была поймана цепями, лежала на боку, но все еще дышала, а та, что упала, издавала сдавленные стоны в грязи. Из двух других один ковылял примерно в двадцати ярдах от Мака и Рубена, а другое обожженное существо галопом проскакало к воротам тренировочного трека, прежде чем остановиться и опустить голову к земле. Из их десяти лошадей выбрались только эти четверо, но и они были обречены.
— Они не должны страдать. О, Боже! Я не могу позволить им страдать! Один из выживших… это Немезида?
— Я не знаю.
— Отличный конь... таких больше не будет. Я не могу позволить им страдать. Слышишь меня?
— Слышу, отец.
— Тогда... — Рубен задыхался. В этот момент Мак испугался за жизнь своего отца, но Рубен перевел дух и снова смог говорить: — Позови Харди… сюда. Позови его.
Маку пришлось трижды прокричать, перекрикивая шум и неразбериху, чтобы привлечь внимание слуги. Когда Харди прибыл, его лицо распухло от жара и было испачкано пеплом.
Рубен снова заговорил со своим сыном:
— Скажи Харди... принести кожаную шкатулку из сундука за моим столом. В моем кабинете. Кожаную шкатулку…
Мак знал, что содержалось в этой шкатулке.
Харди поспешил выполнить поручение. Рубен схватил сына за ворот ночной сорочки и посмотрел в лицо Мака запавшими, налитыми кровью глазами.
— Подними меня. Я сделаю это. Поддержи меня.
Другие люди начали приходить в себя, хотя все еще двигались как лунатики.
Помогая отцу встать, Мак уловил в клубах серого дыма тошнотворный запах горелой конины и легкий запах чего-то еще — резкий и маслянистый, похожий на запах самого дешевого ликера, продаваемого в «Верном Компасе». Мак наклонился, чтобы его вырвало, и пока желудок скручивало рвотными спазмами, он понял, что стены, крыша и все остальное в галерее было обмазано каким-то горючим веществом.
Разум почти покинул Мака, глаза потеряли фокус. Фигуры вокруг него и его отца казались пустыми конструкциями, соломенными человечками, шатающимися туда-сюда по ландшафту, который внезапно стал таким же враждебным, как поле битвы, обстрелянное пушками. Это и в самом деле была война. У него не было никаких сомнений в том, кто был вдохновителем этой бесчеловечной жестокости.
Это было в письме Ричарда Герральда, касающемся преступной деятельности «Джентльмена» Джайлза Бакнера: