— Нет, — ответил Фавор. — Только мы.
— И никто из вас никогда не был в Англии?
— Юный сэр, — кивнул король, — и Фрателло, и я родились здесь. Мы прожили здесь всю свою жизнь и никогда не покидали Голгофу. Мы не хотели бы жить больше нигде. Я ответил на ваш вопрос?
Мэтью задумался. Его не оставляла загадка: слишком странно было то, что за одну ночь они оба так свободно заговорили на языке, который не вспоминали уже много лет. И было еще кое-что, что не давало ему покоя.
— Сэр, это единственная ваша спальня?
Король Фавор слегка улыбнулся.
— Вы не одобряете ее?
— Она… простовата
— Мэтью! — воскликнул ДеКей. — Что вы такое…
— Молодой сэр прав, — перебил его Фавор. — Она, как он и говорит, простовата. Это потому, что я не хочу жить намного лучше своего народа. Мы все здесь равны. Да, у нас есть свои праздники и фестивали, и иногда я наслаждаюсь плодами своего положения, но в остальном я хочу быть… настолько заурядным, насколько это возможно, потому что это для меня великое благо. Моя спальня обычная? Юный сэр, позвольте показать вам мою
С этими словами он, опираясь на посох, прошел в другой конец комнаты и раздвинул темно-красные занавески.
Яркий свет проникал в помещение и окрашивал пол, вымощенный замысловатым узором из желтого, зеленого, красного и синего витражного стекла в разноцветные краски. Фавор открыл двери на балкон, за которым виднелась сверкающая лазурь неба.
— Идемте. Я покажу, где я сплю.
Мэтью, ДеКей, Фалькенберг и Хадсон последовали за королем, а Фрателло засеменил вслед за ними.
— Там, — сказал Фавор, указывая своим посохом, — и везде.
С каменной балюстрады балкона открывался такой потрясающий вид, что у Мэтью перехватило дыхание. Холмы на другой стороне острова спускались с вершины, на которой стоял дворец, и на них были аккуратно высажены виноградники, оливковые рощи, огромные огороды, лимонные и апельсиновые деревья, поля кукурузы и бобов и что-то похожее на табак. Среди полей, залитых ярким солнцем, стояли рабочие в соломенных шляпах, яркой одежде и с корзинами в руках. Телеги сновали туда-сюда по белым дорогам, которые, казалось, были сделаны из толченых устричных раковин.
— Я сплю, — тихо сказал Фавор, когда легкий ветерок подул на балкон, — под лимонными деревьями. Я отдыхаю среди кукурузных стеблей. Я вижу сны в оливковых рощах, я просыпаюсь с росой садов на губах. — Он глубоко вздохнул от гордости, а затем повернулся к Мэтью. — Я есть Голгофа, юный сэр. Все, что на ней есть — это все
Мэтью ошеломленно закивал. То, что он наблюдал, было настоящим шедевром сельского хозяйства. Он заметил несколько небольших построек среди полей — как он предположил, это были склады и амбары. Далее его внимание привлек загон для лошадей. Все выглядело таким же аккуратным и элегантным, как керамическая плитка на полу перед комнатой Фавора. Движение слева приманило взгляд, и Мэтью увидел большое стадо овец, пасущееся на зеленом склоне холма. В том направлении, мерцая в утреннем зное, возвышался островной вулкан... очевидно, спящий. Тем не менее, вулкан есть вулкан, и Мэтью был уверен, что фермеры, политики и архитекторы Помпей тоже справедливо гордились своими творениями до момента катастрофы.
— Он когда-нибудь извергался? — не сдержавшись, спросил Мэтью, указывая на вулкан.
— Чтобы сформировать остров, конечно, — сказал Фрателло. — Но это было в древние времена.