– Больше двух человек.
– А как ты будешь отличать язычников, которых ты готов терпеть, от тех, которых ты терпеть не готов?
– Критерий простой и вполне объективный. Культы, практикующие человеческие жертвоприношения, не получат право на создание религиозных групп.
– Суровый у нас император.
– Так не в бирюльки играем.
– Это точно. Ну что ж, ваше величество, я согласен с предложенными вами основными принципами религиозного законодательства. Если моё согласие имеет для вас значение.
– Безусловно, имеет.
– Но ты пришёл ко мне не для того, чтобы советоваться, а только для того, чтобы довести свою волю до моего сведения.
– Но я был готов к полемике и уступкам.
– А я вот не потребовал уступок. Не потому что ты такой страшный. И не потому что мне лень было подумать. Просто потому что я разделяю твои принципы. Но, как известно, черт сидит в деталях. Когда набросаете проект религиозного законодательства, принесите его нам, в случае необходимости обсудим, внесём коррективы.
– Обязательно, ваше святейшество.
– И впредь все вопросы религиозного характера просил бы согласовывать с Церковью.
– Иное не счёл бы возможным.
Глава IX, в которой на Северина
обрушиваются новые испытания
Через несколько месяцев пребывания в орденсбурге суровый аскетический быт почти перестал угнетать Северина, а физические перегрузки уже не казались такими мучительными. Недоедание и недосыпание постепенно стали для него нормой, теперь он чувствовал, что еды и сна они получают достаточно, большего организму и не надо, но разбалованный организм требует того, в чем не имеет необходимости, бунтует, капризничает, плачет, посылает сигналы бедствия. Организм врёт о том, что находится на последнем издыхании, но когда понимает, что его враньё не проходит, смиряется и довольствуется тем, что получает, а вскоре уже и веселится от того, что его не перегружают избыточной пищей и сном.
Северин чувствовал, что его тело крепнет с каждым днём, утренний кросс и физические упражнения вскоре стали для него забавой. Впрочем, коварный Марк словно узнал об этом и удвоил нагрузку. Опять стало тошно, но он опять втянулся, хотя и на пределе своих возможностей.
Занятия фехтованием перестали быть избиением младенца. Если сначала весь смысл этих занятий для Северина сводился к тому, чтобы вытерпеть дикую боль от непрерывной череды сыпавшихся на него ударов, то теперь он почти перестал обращать внимание на боль, начал лучше работать головой и половину ударов ему удавалось парировать. Этот урок он запомнил на всю жизнь: чем меньше думаешь про боль, тем меньше боли получаешь. Их учили пока только обороняться, для наступательной тактики время ещё не пришло, но он рассудил иначе и однажды атаковал сержанта, с такой силой врезав ему деревянным мечом по ноге, что тот, зверски оскалившись, проскрипел: «Если сломаешь учебный меч, новый будешь делать сам».
На литургии он уже больше не думал о том, чтобы не уснуть и не упасть и не чувствовал себя жалким существом, которого здоровенные дядьки притиснули к западной стене и которого могут легко раздавить, даже не обратив на это внимания. Он перестал себя чувствовать на литургии сиротой, теперь он осознал себя сыном, который пришёл в дом Отца. Его успехи в латыни теперь позволяли ему понимать почти всю литургию, латынь звучала для его слуха волшебной мистической музыкой, он начал молится, очень искренне и очень радостно, иногда его душе удавалось полностью раствориться в богослужении, и хотя такое случалось не часто, он воспринимал это как время высочайшего счастья.
Вечером после ужина, когда наступало личное время, он уже не падал на кровать в бессмысленно-бесчувственном состоянии и не отрубался. Теперь он расходовал личное время на чтение книг. Он по-прежнему очень уставал, и ему по-прежнему было очень тяжело, но перегрузки уже не превращали его в кисель. Паралич воли ему удалось преодолеть и теперь он знал, что выдержит всё, что придётся. Впрочем, он ещё не знал, что именно ему предстоит выдержать.
ebooksa