Зазеркалье. Записки психиатра

22
18
20
22
24
26
28
30

– Ну, ты доволен знакомством? – раскрыв меню, поинтересовался Ревзин.

– Сам не знаю, – Соловьев пожал плечами. – Как-то все быстро получилось, толком и не пообщались. Мне думалось, это по-другому будет.

– Прямо не знаю, что заказать, – озабоченно пробормотал Ревзин и, оторвав взгляд от меню, вопросительно посмотрел на приятеля.

– Да ты не мучайся, Саша, – понял его Владимир, – я сам закажу, знаю, у тебя денег сейчас немного.

– Уж окажи дружеское содействие! – Приятель с облегчением передал ему меню и улыбнулся пухленькой кареглазой брюнетке в зеленом передничке поверх серого платья, подошедшей к столу, чтобы принять заказ.

– Принесите все как обычно, только на две персоны, – попросил Соловьев.

– Конечно, мистер Владимир, – кивнула та и, одарив друзей игривым взглядом, направилась в сторону кухни, повиливая округлыми бедрами.

– Ба-а, так ты здесь завсегдатай и, похоже, пользуешься успехом! – заулыбался Ревзин.

– Я или ты? – Соловьев, всплеснув руками, вдруг захохотал так заливисто, так весело и заразительно, что посетители вокруг, поглядывая на него, тоже невольно заулыбались.

– Ну ты и смеешься! – воскликнул Ревзин. – Вон, даже предметы неодушевленные твоего смеха не выдерживают, – он поставил неловко опрокинутую приятелем солонку на место.

– Предметы, говоришь? Это не предметы, а приветы. От матушки моей, Поликсены Владимировны. Она, когда на нас, детей, сердилась, всегда отталкивала от себя что-нибудь, оказавшееся под рукой на столе. Правда, в отличие от меня, у нее это был верный признак не благодушия, а, напротив, душевного непокоя.

Девушка уже через минуту вернулась с корзиночкой хлеба и кувшином вина, ловко налила в бокалы, при этом будто нечаянно прижавшись бедром к плечу Ревзина. Тот поднял голову и подмигнул ей. Она, весело стрельнув глазами в его сторону, смахнула пухленькой ручкой просыпавшуюся соль со стола прямо на пол и, не оглядываясь, походкой женщины, которая знает, что ее провожают взглядом, направилась на кухню.

– За знакомство с Сивиллой! – поднял бокал Соловьев и сделал глоток. – Неплохо. Хотя немного переохладили, но по мне в самый раз. А ты чего раздумываешь? Пей! Вино, я тебе скажу, такая штука… такая штука… – Он покачал головой и, дождавшись, пока приятель осушит свой бокал, задумчиво продолжил:

– Вино, друг мой Александр, прекрасный реактив, в котором обнаруживается весь человек: кто скот, тот в вине станет совершенной скотиной, а кто человек, тот в вине станет ангелом. – Он рассмеялся.

– А ты ангел? – насмешливо спросил Ревзин.

– Я? – рассеянно переспросил Соловьев. – Я, Саша, философ. Философ, – повторил он и задумался, уставившись взглядом в одну точку.

Ревзин, которому были знакомы внезапные перемены настроения приятеля, тоже замолчал, покручивая бокал за ножку. Соловьев ему казался человеком странным. Многое в его поведении и поступках Ревзин просто отказывался понимать, считая, к примеру, глупостью и чистоплюйством то, что Владимир, изучив в Московском университете естественные науки, историю и филологию, магистерскую диссертацию отправился защищать в Петербург, заявив, что, с его точки зрения, этого требует элементарная этика, поскольку его отец был тогда ректором Московского университета. Он, Ревзин, ни за что не уехал бы. Ни за что! Знакомые потом рассказывали, каким триумфом была для Соловьева защита. Даже академик Бестужев-Рюмин заявил, что «Россию можно поздравить с гениальным человеком». А Замысловский, которого Ревзин терпеть не мог, выйдя с защиты, восторженно воскликнул, что Соловьев «стоял, точно пророк»! Вот и здесь, стоило этому «пророку» заявиться в Лондон, и уже из салона в салон полетели слухи о необыкновенном русском. Чем он, Ревзин, хуже? К тому же стихи пишет и прозу. И неплохо, говорят, пишет!

Девушка, поставив на стол тарелки со спагетти и овощами, бросила удивленный взгляд на отрешенное и, казалось, разом осунувшееся лицо Соловьева, а потом вопросительный – на Ревзина. Тот заулыбался и, жестом показав, что с приятелем все в порядке, начал ковырять вилкой в тарелке. Наколол кусочек какого-то овоща, похожего то ли на кабачок, то ли на тыкву. «И как можно питаться этими чертовыми овощами? – почти раздраженно подумал он. – Сейчас бы мясца да с жирочком, так нет, терпи его вегетарианство», – бросил взгляд на Соловьева, который продолжал сидеть в задумчивости, отключившись от всего вокруг.

– Тем не менее, Владимир, полагаю, в душе ты доволен визитом? – громко спросил приятеля, пытаясь вернуть того к действительности.

– А? Что? – Соловьев встрепенулся.