Черный венок

22
18
20
22
24
26
28
30

Прошел, наверное, год, а может быть, больше, прежде чем он впервые вышел к людям. Юноша не нуждался в человеческой близости и почти забыл язык, на котором говорил всю жизнь, – память выкорчевала его за ненадобностью. Но другое желание – знакомое, земное, неожиданное – заставляло его прорубать себе путь по давно заросшей тропе, которая когда-то его сюда и привела. Он хотел женщину. Хотел снова пережить знакомую маленькую смерть в подрагивающем лоне потной (от страха ли? от страсти?) самки.

Пока дошел до деревни, солнце дважды поменялось местами с луною. И вот он уже идет между знакомых хижин, осунувшийся, с опасной сумасшедшинкой в глазах. Какой-то мужчина в белом балахоне кричит ему в лицо: «Уходи! Уходи!» – пытается драться, как неловкий молодой петушок. Один удар пальцем в грудь, и тот лежит в пыли, а его широко распахнутые глаза с ужасом смотрят в полуденное, словно застиранное небо. И тогда отшельник впервые услышал за своей спиной: «Да он колдун… бобогото… Пропадал столько лет в джунглях, вернулся невредимый… С ним нельзя связываться… бобогото…» Ритмичное, как барабанная дробь, прилипло к нему новое имя.

Несколькими минутами позже он увидел девушку лет четырнадцати, шедшую мимо с корзиной мокрого белья на голове. И вдруг обнаружил в себе новый дар – молча звать за собою. Не спросив, свободна ли девушка, желает ли того же, что и он, бобогото вошел вслед за нею в глиняный дом. Ее страх длился не больше минуты, а потом взгляд увяз в его темных глазах, она игриво тряхнула дешевыми серьгами и расхохоталась, как пьяная. Потом девушку ту объявят его женой – потом, когда за ним захлопнет двери лесная глушь.

Вот так, в концентрированной вседозволенности, пройдут долгие годы его жизни.

Бобогото повзрослеет, заматереет, перестанет удивляться новым открывающимся талантам, наоборот – научится давать им развитие, научится желать большего. И окружающий мир станет его тайной лабораторией.

– Довольно, – ослабевшими губами прошептал бобогото.

Хунсаг даже не удивился, что у него получается понимать чужой язык. Его щупальца глубоко проросли в сознание колдуна, он словно прочитал огромный манускрипт и запомнил каждое слово.

– Довольно… У тебя и правда есть Сила…

Хунсаг налил в глиняную плошку воды, пальцами разорвал созревший лимон, выдавил в воду сок и протянул бобогото. Тот с благодарностью принял чашу, его пальцы дрожали. Захлебываясь, выпил все до дна.

– Значит, теперь ты дашь мне то, о чем я просил? – дав колдуну немного передохнуть, уточнил Хунсаг.

– Да.

– Когда?

– Это не так просто. Нужен мертвый.

Хунсаг кивнул на распростертое тело Харумы:

– Чем плоха она?

– Нет! – Бобогото сжал фиолетовые губы.

– Почему?

– С ней я так не могу. Не буду. Я знал ее почти тридцать лет. Она никогда меня не обманывала, всегда делала то, что я просил.

Хунсаг удивился. У человека с космосом за спиной – и вдруг такая неожиданная слабость. Пожалел – и кого! Разжиревшую глупую шарлатанку!

– Разве ей не все равно? Разве тело – это она и есть? Я всегда думал, что тело – дом, а то, что в нем живет, покидает дом без сожаления и навсегда. Нам не нужен житель, нам нужен дом. Разве не так?