«Воскресение и жизнь…». Пасхальная проза русских классиков,

22
18
20
22
24
26
28
30
Мне в молитве мало проку,Не горит моя свеча.Не хочу Ильи-пророка,Дайте лампу Ильича!

Толпа заурчала, взвизгнула, раскатилась хохотом, подбоченилась, оскалилась, хайнула бродяжным лесным рыком:

Три старушки-побирушки,Два трухлявых старика —Пусто-пусто в церковушке,Не сберешь и пятака.

– Шибче! Прибавь ходу! Позабористей!

Ах, яичко мое, да не расколото,Много Божьей ерунды нам напорото!

– Сла-а-бо! Го-о-рько!

– Про Богородицу спойте!.. Про Богородицу!

В это время из маленькой церкви, стоящей неподалеку от театра, вышел пасхальный крестный ход. Там было темно. Людей не видно – одни лишь свечи, тихо идущие по воздуху и поющие далеким родниковым всплеском:

– «Воскресение Твое, Христе Спасе, ангели поют на небеси».

Завидев крестный ход, хор комсомольцев еще пуще разошелся, пустив вприскачку, с гиканьем и свистом:

Эх ты, яблочко, катись,Ведь дорога скользкая.Подкузьмила всех святыхПасха комсомольская.

Пасхальные свечи остановились у церковных врат и запели:

– Христос воскресе из мертвых…

Большой театральный зал был переполнен.

Первое действие изображало алтарь. На декоративном престоле – бутылки с вином, графины с настойками, закуска. У престола, на высоких ресторанных табуретах сидели священники в полном облачении и чокались церковными чашами. Артист, облаченный в дьяконский стихарь, играл на гармонии. На полу сидели монашки, перекидываясь в карты. Зал раздирался от хохота. Кому-то из зрителей стало дурно. Его выводили из зала, а он урчал по-звериному и, подхихикивая, кивал на сцену, с лицом искаженным и белым. Это еще больше рассмешило публику.

В антракте говорили:

– Это цветочки… ягодки впереди! Вот погодите… во втором действии выйдет Ростовцев, так все помешаемся от хохота!

Во втором действии, под вихри исступленных оваций, на сцену вышел знаменитый Александр Ростовцев.

Он был в длинном белом хитоне, мастерски загримированный под Христа. Он нес в руках золотое Евангелие.

По ходу пьесы артист должен был прочесть из этой книги два евангельских стиха из заповедей блаженства. Медлительно и священнодейственно он подошел к аналою, положил Евангелие и густым волновым голосом произнес:

– Вонмем!

В зале стало тихо.

Ростовцев начал читать:

– «Блаженны нищие духом, ибо их есть Царство Небесное… Блаженны плачущие, ибо они утешатся…»

Здесь нужно было остановиться. Здесь нужно было произнести обличительный и страшный по своему кощунству монолог, заключив его словами: