Лена заботливо уложила меня на свежее бельё и укрыла пледом. Я закрыла опухшие глаза и, в надежде больше никогда не проснуться, упала в черноту.
Проснулась я уже вечером. Как в первый раз меня трясла за плечо Нина. Я несколько секунд смотрела на неё, не понимая: где я и что со мной происходит. Медленно села на кровати. Голова раскалывалась. Нина протянула мне стакан с молоком. В ответ я только покачала головой. Она настойчиво сунула его мне в руку:
– Выпей. Там спазмолитик. Полегчает.
– Мне не "полегчает" – мои слова звучали как в гробнице.
– Выпей это сейчас. Потом в столовую. Потом приводи себя в порядок, да не спорь с Тамарой в этот раз.
Я не шелохнулась. Так и сидела со стаканом молока в руке.
Нина присела рядом:
– Собираться пора, через два часа машина.
Мне показалось, что голос её немного смягчился. Она сидела уставшая, смотрела в пол, думала о чём-то тяжелом.
– Ты не местная, верно? – я внимательно смотрела, как буравятся складки на её лице, – Ты оттуда, откуда я? Я почти не дышала. Повисла тишина.
– Что? А нет, – Нина будто вернулась из забытья, – Я из Норильска.
– Из нашего? – Я дернула её за рукав, чуть не расплескав молоко.
– Из нашего, из нашего – Она поднялась и пошла к выходу.
– Подожди! Я должна попасть домой! Расскажи мне, скажи всё, что знаешь, подожди же! Стой! – я ринулась за ней.
На пороге сидела Лена и штопала какую-то вещь. Она удивленно посмотрела на Нину, торопливо удаляющуюся по тропинке, и на меня, скачущую за ней.
В зарослях, которые отделяли моё «имение» от остального лагеря, Нина повернулась:
– Ну что ты расшумелась! Я не могу тебе ничего рассказывать. Нас всех накажут, понимаешь ты. Не только тебя, меня…всех!
– Убьют? Ну и пусть! – воинственно негодовала я, – Вы все боитесь, а мне нечего бояться!
Нина остановилась:
– Пей молоко!