– Скажешь тоже, с властями! Да нынешнюю власть благодарить нужно, причем день и ночь. Вспомни, что было в пятьдесят третьем! Беспредел, перегибы некоторых индивидов, которые дорвались до власти. Сейчас не так, сейчас везде покой и порядок. Не нужно беспокоиться о куске хлеба или о том, что тебя догонит шальная пуля, выпущенная в мятежников. Нет, Иван, с властью Тодора Живкова ни один здравомыслящий человек не станет бороться.
Методиев намеренно завел речь о Пловдивском восстании и расстреле забастовщиков. Он понимал, что Прымов не дурак и не станет чернить себя перед другом детства после того, как тот ясно высказал свое отношение к людям, устроившим кровавую бойню в Пловдиве. Иван рассчитывал на то, что Прымов постарается увести его от темы, предложив что-то более сенсационное. И он в расчетах не ошибся.
– Говоришь, ни один здравомыслящий человек не станет бороться с нынешней властью? – Прымов усмехнулся. – Жаль, что в Болгарии недоумков больше, чем песка на пляже. Иначе у нас не было бы сейчас проблем.
– Брось, Иван, какие у вас могут быть проблемы? Сам говорил, что у тебя жизнь в полном ажуре.
– Я и не отрицаю. В доме у меня достаток, деньгами не обижен, карьера складывается как нельзя лучше. Я ведь, Иван, столько постов сменил, сколько мало кому удается. Университет окончил, диплом агронома получил, мог бы в сельском хозяйстве застрять, землю обрабатывать. Но я сделал правильный выбор, поставив на партийный рост карьеры. И вот результат: вместо агронома, заместитель министра, а потом и министр сельского хозяйства. Пять лет депутатом Народного собрания оттрубил. А это, друг мой, доверие и ответственность. Выражать волю болгарского народа не каждого поставят. А мне доверили! Вся законодательная власть в моих руках сосредоточена. Теперь вот секретарем ЦК назначили. Тоже не за красивые глаза, а потому что доверие ко мне имеют. Только сам знаешь, шушеры во все времена хватает. Чуть расслабишься, и она повылезает, точно тараканы из щелей.
– Так откуда тогда проблемы? Я вот столько лет прожил, и деньги имел, и возможности, а выше дамского угодника не поднялся. – Иван притворно вздохнул. – А ты из Прымика, товарищем Прымовым стал. Нет, Иван, не тебе о проблемах рассуждать.
– Эх, Иван, знал бы ты то, что знаю я. – Прымов покачал головой.
Было видно, что ему очень хочется перед кем-то открыться, но он никак не может решиться. «Надо градус поднять, – подумал Методиев. – Опьянеет посильнее, расслабится, тогда и выложит все, что требуется». Он подвинул стаканы, налил в них красного вина, подсунул один стакан Прымову, второй молча, без тостов и предисловий, опрокинул сам. Прымов пьяно ухмыльнулся и последовал его примеру.
– Хоть это у меня есть, – указав на бутылку, проговорил Методиев. – Выпьешь, и на душе легче. Вместо друзей и единомышленников. Страшно мне, Иван. Никого не осталось, совсем один я, зацепиться в жизни не за что. Тебе хорошо, у тебя работа, партийные друзья. С ними дышите одним воздухом, живете одними идеями. Сам Живков тебе руку жмет, о здоровье справляется. Рука об руку с ним ходите.
– Все так, Иван, только как жизнь повернется, никто не предскажет. Вот ты мне завидуешь, а ведь могут настать такие времена, что придется жалеть о том… – Прымов не договорил, видимо, испугавшись своей откровенности.
– Да ладно, Иван, тебе ли бояться?
– Кому же бояться, как не мне? – Прымов вновь наполнил стакан и тут же опустошил. – Вспомни, что стало с Трайчо Костовым. А ведь он тоже должность секретаря ЦК занимал, и у Вылко Червенкова правой рукой был.
– Вот ты сравнил!
– А почему бы и нет? Все сходится. – Прымов заметно опьянел, и от этого его нервозность усилилась, а вместе с ней и желание выговориться. – Сперва по головке гладят, а потом на виселицу провожают. Не те, так эти.
– Да о чем ты толкуешь, не пойму? Какие «те и эти»? Власть у нас одна, и партия одна, а ты и во власти, и в партии свой человек. Тебе бояться нечего, – уверенно произнес Методиев.
– Сейчас да, но все может измениться из-за некоторых слишком идейных партийцев. В стране настали непростые времена, и я по уши увяз в разборках. – Прымов подался вперед, ухватил Ивана за шею и притянул к себе. Уткнувшись в самое ухо, он зашептал: – Это тебе и тебе подобным кажется, что в стране и в партии тишина и согласие, но я-то знаю, чего это согласие стоит. Кругом заговоры, шпионы и несогласные. Раньше бы с ними не церемонились, а теперь приходится ходить вокруг них и делать вид, что ты веришь в то, что они твои лучшие друзья. Я ведь, Иван, никому не могу доверять. Вот только тебе. Жаль, что ты не встретился мне месяцев шесть назад. Глядишь, не пришлось бы мне охрану за собой таскать.
– В чем дело, Иван? Расскажи, облегчи душу. – От Прымова несло перегаром, его губы слюнявили ухо, Иван Методиев едва сдерживал отвращение. – Почему тебе понадобилась охрана.
– Потому, мой друг, что в партии раскол. Кое-кто из бывших приближенных Вылко Червенкова хочет вернуть кровавые времена, а я, как секретарь ЦК, первым попадаю под удар. Эти мерзавцы вышли из повиновения, а отдувается за это Иван Прымов. Где справедливость?
– Кто-то хочет смерти Живкова? – В притворном ужасе Иван Методиев отшатнулся.
– Нет, не смерти. Для этого у них кишка тонка. Но подгадить могут, это уж не сомневайся. – Прымов продолжал шептать в ухо другу детства. – И знаешь, их не так мало. Наша госбезопасность прошляпила, вот что я тебе скажу. А стружку с меня снимали. Два дня выслушивал: куда смотрел, где политическая бдительность, настоящий партиец должен за версту предателей партии и изменников Родины чувствовать. Дерьмо! Никто из них ничего не учуял, пока их человек в открытую в ДС не заявился.