Том 7. Пьесы, рассказы, сказки 1941-1966

Никита (тяжело кашляет). Долгая зима… Неделя проходит, месяц, а ей нет конца. Все лютует, свистит ветром, сыплет снегом. Да-а-а… Пришла бы весна поскорей. Может, болезнь бы меня и отпустила. Да нет. Долго еще до весны. Где-то она еще далеко, за синими горами, за теплыми морями. (Кашляет, ложится головой на стол.)

Варюша подбегает к нему, садится рядом, обнимает Никиту за плечи.

Варюша. Ты не кашляй, дедушка. Сдержись, милый.

Никита. И рад бы… (Задыхается, кашляет.) Да разве смерть оттолкнешь?

Варюша (сквозь слезы). А ты ей не поддавайся, дед. Ты про нее и не думай.

Никита. Как не думать! Об себе я не думаю. О тебе тревожусь. Живу я здесь лесником много годов. Мать твоя, Наташа, тут родилась и померла от простуды, я тебя здесь вырастил и, глупый человек, все надеялся, что проживу до ста лет. А вот, выходит, и до восьмидесяти не дожму.

Варюша. Что ты, дедушка! Ты не горюй. Выпей вот лучше горяченького. Я тебя выхожу, дед.

Никита. Куда там! Я не сегодня-завтра помру. Одна у меня забота – что с тобой будет. Ежели помру, ты уходи к добрым людям. Добрые люди всюду найдутся.

Варюша. Добрей тебя все равно нету.

Никита. Как так нету! Этого ты не говори. Это грех. Да-а-а… Был у меня в старое время один свояк. Отставной солдат. Корешки махорочные курил такой крепости, что как затянется – тараканы из избы бегут опрометью на вольный воздух, да и там никак не отдышатся. А которые, не поспеют за порог выскочить, те подыхают.

Варюша смеется.

Вот ты и развеселилась маленько. Да-а-а… Того солдата, бывало, нарочно в избы зазывали тараканов выкуривать. Однако и на солдата пришел срок: приплелась к нему Смерть – старушка такая, болтливая, костистая, въедливая. Села, значит, у стола и давай трещать про то да про се. А солдат на нее поглядывает и соображает: «Что-то ты, бабка, больно сладко поешь. Знаю я, что ты по мою душу пришла, старая ведьма Ну, погоди, неужто я с тобой не справлюсь?» Протянул руку к кисету. Едва дотянулся, такая в том солдате была предсмертная слабость. Однако скрутил козью ножку, запалил, разок затянулся, дунул дымом Смерти в лицо, а она сомлела – и бряк на пол! Сгреб он ее в охапку, да и выбросил за порог. С тех пор, говорят, прожил еще сорок лет.

Варюша. Вот кабы тебе, дедушка, такой махорки!

Никита. Як тому и клоню. Покурить бы мне, затянуться разок-другой, сразу бы болезнь меня отпустила. Да где ее взять, махорку?

Варюша. А может, осталась на донышке в горлаче? (Достает с полки кувшин, заглядывает в него, переворачивает над столом, – на стол падает несколько махорочных крошек.)

Никита. Эх, беда, беда!

Варюша. В Переборах, в лавке сельпо, должно, есть махорка.

Никита. Что ты! До Переборов далече. Не менее как двадцать километров. Нет уж, доживу без махорки. Мне и жить-то осталось всего ничего.

Варюша. Ты бы лег, дедушка. Может, дыхание не схватит.

Никита. Ну ладно. Попробую.