Антология сатиры и юмора России XX века. Том 2. Виктор Шендерович

22
18
20
22
24
26
28
30

Через пару дней, подцепив тросами за шеи, берлинцы уже снимали с площадей изваяния фюрера, а свободолюбивый немецкий народ во главе с активистами гестапо рвал свастики и громил сейфы в здании ЦК НСДАП. Разгромив сейфы, демократы-гестаповцы с немецкой аккуратностью жгли документы…

Вернувшийся с Черного моря борец со шнапсом рейха уже не застал.

…Полковник Исаев сидел в своем любимом кабачке «Элефант», накачиваясь импортным пивом (своего в Германии давно не было). Задание, которое он поставил сам себе полвека назад, было выполнено с блеском — нацистское государство лежало в руинах. И только одно мучило старенького Максима Максимовича: он никак не мог вспомнить — где раньше видел лицо лидера Либерально-демократической партии фатерлянда, этого болтливого борца за новую Германию, вынырнувшего вдруг из ниоткуда и мигом взлетевшего в политическую элиту страны (взлетевшего, поговаривали, на деньги Бормана).

Он вспомнил это по дороге домой — и, вспомнив, остановил машину и долго потом сосал валидол.

Лицо борца с гитлеризмом было лицом провокатора Клауса, агента четвертого управления РСХА, собственноручно застреленного Штирлицем под Берлином полвека назад. Клаус не только выжил, но ничуть не постарел, а только раздобрел на спонсорских харчах — и теперь, не вылезая из телевизоров, уверенно вел фатерлянд к новой жизни.

Штирлиц выключил зажигание и заплакал тяжелыми стариковскими слезами.

Злоба дня[21]

Когда по радио передали изложение речи нового генерального секретаря перед партийным и хозяйственным активом города Древоедова, Холодцов понял, что началась новая жизнь, и вышел из дому.

Была зима. Снег оживленно хрустел под ногами в ожидании перемен. Октябрята, самим ходом истории избавленные от вступления в пионеры, дрались ранцами. Воробьи, щебеча, кучковались у булочной, как публика у «Московских новостей». Все жило, сверкало и перемещалось.

И только в сугробе у троллейбусной остановки лежал человек.

Он лежал с закрытыми глазами, строгий и неподвижный. Холодцов, у которого теперь, с приходом к власти Михаила Сергеевича, появилась масса неотложных дел, прошел было мимо, но тотчас вернулся.

Что-то в лежащем сильно смутило его.

Оглядев безмятежно распростертое тело, Холодцов озадаченно почесал шапку из кролика. Такая же в точности нахлобучена была гражданину на голову. Такое же, как у Холодцова, было у гражданина пальто, такие же ботинки на шнурках, очки…

Озадаченный Холодцов несмело потрепал человека за обшлаг, потом взял за руку и начал искать на ней пульс. Пульса он не нашел, но глаза гражданин открыл. Глаза у него были голубые, в точности как у Холодцова.

Увидев склонившееся над собою лицо, гражданин улыбнулся и кратко, как космонавт, доложил о самочувствии:

— В порядке.

При этом Холодцова обдало характерным для здешних мест запахом.

Сказавши, гражданин закрыл глаза и отчалил из сознания в направлении собственных грез. Сергей Петрович в задумчивости постоял еще немного над общественно бесполезным телом — и пошел по делам.

«А вроде интеллигентный человек», — подумал он чуть погодя, вспомнив про очки.

Передавали новости из регионов. Ход выдвижения кандидатов на девятнадцатую партконференцию вселял сильнейшие надежды. Транзистор, чтобы не отстать от жизни, Холодцов не выключал с эпохи похорон — носил на ремешке поверх пальто, как переметную суму.