Басни

(Le Rat et l"Éléphant)

Французы многие страдают пошлым чванством, И то, что важностью прослыть у нас должно, Бывает в сущности мещанством. Французам свойственно оно, Здесь любят буржуа считать себя "особой", Тщеславием у нас заражена толпа. Испанец горд, но гордостью особой: Безумней будучи, она не так глупа. Вот нашей гордости картинка, для примера. Из самых мелких Крыс одна Увидела Слона громадного размера, И посмеялась тут она Над поступью его медлительной и важной. Он двигался под ношей трехэтажной: На богомолье он султаншу нес Со всем ее домашним штатом: Старуха с ней была, мартышка, кот и пес. Дивясь толпе собравшегося люда, Тут Крыса молвила: "Глазеют, как на чудо, На массу грузную его, Как будто мы важней бываем оттого Чем более нам места в мире надо! Ребятам пугало — подобная громада! Я в нем не вижу ничего, Что поводом служило бы к почету. И как наш род ни мал, Но менее Слона на йоту Никто из нас себя не почитал!" Она и дальше речь вела бы в том же роде; Но Кот, опасный враг мышиной их породе, Из клетки выскочил и доказал ей он, Что Крыса все-таки не Слон. О. Чюмина

Из Федра. На русский язык басню перевел Сумароков ("Мышь и Слон"). Басня Дмитриева "Слон и Мышь" по содержанию совершенно отлична от Лафонтеновой.

158. Предсказанье

(L"Horoscope)

Подчас находит нас судьбина На том пути, Где от нее мы думали уйти. Один Отец имел лишь Сына, И больше никого. Он так любил Сынка, что о судьбе его У прорицателей расспрашивать принялся. Один предрек, чтобы Отец старался Хранить дитя особенно от львов Лет так до двадцати, примерно. Отец, чтоб выполнить веленье старика, Задумал охранять любимого Сынка: Был строгий дан приказ (и соблюдался верно), Чтоб Сын не выходил и за порог дворца, Но мог в покоях он с подростками друзьями Резвиться и болтать. И целыми он днями Гулял и бегал без конца. Но вот и те года настали, Когда юнцам охота так люба. Ему в невыгодных рассказах описали Охотников. Увы! слова, совет, мольба Не могут изменить характера нисколько. Отважный юноша лишь только Почувствовал в груди горячку этих лет, Охотой бредить стал, тоскуя в заключеньи. Препятствие растет, и с ним растет стремленье. Он знал, чем вызван был мучительный запрет. И так как в комнате, богатой и чудесной, Висело множество картин, И холст, под кистию прелестной, Охоты представлял, с пейзажами долин, С зверями на долине, С бегущими людьми, То Сын, увидев льва нежданно на картине: "А, вот чудовище! — вскричал в сердцах, — пойми, Из-за тебя томлюсь в неволе заключенья!.." В неукротимой жажде мщенья, Бросается перед холстом, По неповинному бьет зверю кулаком. Но под картиною случился гвоздь: жестоко Он ранит юношу, вонзившися глубоко. И милый юноша, кого И Эскулапова рука не исцелила, Стал жертвою забот, хранящих жизнь его. Предосторожность и Эсхила Когда-то погубила: Так, прорицатель некий, говорят, Грозил, что здание его собой задавит. Эсхил покинул град, Вдали среди полей, под небом ложе ставит. Орел по воздуху там черепаху нес, И вот над лысою Эсхила головою, Что маленькой ему казалася скалою От вылезших волос, Добычу уронил, разбить ее стремяся, И жизнь несчастного Эсхила порвалася. Отсюда вывод мой таков: Искусство видеть даль невидимых годов, Коли оно и справедливо, Всегда заставит вас впадать В беду, которой вы стремились избежать. Но утверждаю я: искусство это лживо. Природа не связала, нет! Себя иль нас всех предопределеньем Всей жизни, с помощью планет: Все управляется стеченьем Мест, времени и лиц, Не от предвиденья каких-то небылиц! Вот под одной звездой два человека: И тот пастух, и этот царь живут. Царь держит скипетр, палку — тот. Звезда Юпитера судила так от века. А что — Юпитер сам? Материя и в ней Отсутствует сознанье. С чего же вдруг его влиянье Различно действует на этих двух людей? И как проникнуть все воздушное пространство? Марс, Солнце, пустоту безмерную пройти? Единый атом вас собьет всегда с пути… Как предусмотрит все провидцев шарлатанство? Вот нынешняя роль Европы: ведь теперь И не было б ее, явись лишь предсказанье. Что ж прежде ничего никто не молвил? Верь, Никто предвидеть был и сам не в состояньи. Огромность времени, стремленье быстрых дней, Изменчивость людских страстей Позволят ли кому, при слабости убогой, За шагом шаг, в поступках нас следить? А это все судьбу способно изменить. Течение ее нейдет одной дорогой; Не может ведь, как мы, все тот же путь держать. Но как по писанному тщатся прочитать Провидцы-чудаки судьбы людской стремленье. Не следует вниманья обращать На два рассказанные мною приключенья. Любимый слишком Сын или Эсхил для нас Не доказательства: все лживы предреченья; Предскажут, может быть, из тысячи лишь раз И то случайно, без сомненья. П. Порфиров

Приключения Эсхила, рассказанные Геродотом и Плинием, могли дать Лафонтену сюжет для этой басни. Великий греческий трагик, побежденный молодым Софоклом, удалился в Сицилию и там умер, раздавленный упавшей на него черепахой.

159. Осел и Собака

(L"Âne et le Chien)

Природа учит нас друг другу помогать. Но раз Осел над этим посмеялся; Я просто не могу понять, Как он позорно так попался: Ведь он смиренный был Осел. С Собакой он однажды шел Преважно, ни о чем не думая на воле. Хозяин общий был у них И спал теперь. Осел с Собакой — мигом в поле: Среди полянок заливных Трава пришлась ему по вкусу, просто чудо! Репейнику ничуть! Он занялся травой: Ведь в редкость лакомое блюдо И праздничек такой, Смекнул Осленок мой. Собака ж, с голоду совсем изнемогая, Сказала: "Наклонись, товарищ, чтоб могла я Взять из корзинки свой обед". Ни слова тот в ответ: Он, наш аркадский конь, средь заливного луга Боялся время потерять Траву жевать. Он долго делал вид, что не расслышал друга, И наконец сказал: "Друг! мой совет таков: Дождись, когда хозяин встанет; Проснется, и обед сейчас тебе готов. Он не задержит, он достанет…" Во время этих слов Из леса вышел Волк голодный. Осел — Собаку звать, увы, мольбой бесплодной: Ни с места та, в ответ: "Друг! мой совет таков: Беги, покуда наш хозяин не проснется; Он не задержит ведь; ты лыжи навостри И мчись. А если Волк догонит, подберется, Бей в морду новыми подковами. Смотри, Бей до смерти…" Но в миг единый Покончил серый Волк тут с глоткою ослиной. Я смею полагать Друг другу надо помогать. П. Порфиров

Из Абстемия (прим. к б. 24). Весьма близка к Лафонтеновой по содержанию басня Хемницера "Чужая беда".

160. Паша и Купец

(Le Bassa et le Marchand)

Грек торговал в стране одной. Купца поддерживал Паша высоким саном, И отдувался Грек за то своим карманом, Пашу отдаривал богатою казной. Да, покровительство — товарец не пустяшный. Так стоил дорого Купцу пособник важный, Что коммерсантская взмолилася душа. Три турка, менее могучих, чем Паша, Поддержку общую тут предложили Греку: Просили меньше все втроем, Чем одному платил он человеку. Грек выслушал их речь и порешил на том. Паша про все узнал сторонкой, Услышал и совет, как надо поступить: Злодеев провести уловкой тонкой, Предупредить и отпустить В Рай, к Магомету с порученьем; Притом скорей, не то они Предупредят: "Как много лиц, взгляни, К тебе давно кипящих мщеньем: Отрава иль кинжал, глядишь, тебя ушлет Быть покровителем купцам иного света". Но поступил Паша, прослушав речь совета, Совсем как Александр Великий: он идет В дом Грека; хладнокровный, Садится там за стол; как прежде, голос ровный И, как всегда, спокойный вид. И все убеждены, что их сокрыта тайна. "Друг, знаю! — тут Паша нежданно говорит. Бросаешь ты меня, и слышал я случайно, Про мщение; но все ж Не верю я, о нет! Ты чересчур хорош, На отравителя нисколько непохож. Я больше не скажу ни слова. А что касается людей, Толкующих тебе о помощи своей, То выслушай: болтать не стану я пустого, Нравоученьями не буду донимать, Одну лишь басенку хочу я рассказать: Жил был Пастух, и пас он стадо С большущим Псом. Спросили раз, к чему Он держит Пса? Ведь ежедневно надо Хлеб целый скармливать ему. Отдать бы старшине безбожного обжору, А для дозору Достать бы мог Пастух Дворняжек двух Иль трех, которые и меньше б хлеба ели, И лучше бы его стеречь стада умели. Хоть ел он за троих, а невдомек того, Что пасть у Пса была тройная, Когда он грыз волков, в отважный бой вступая. Пастух послушался: дворняжки для него Все три дешевле стоить стали, Но без оглядки вмиг от волка удирали. Стада беду свою почуяли тогда ж… И ты почувствуешь беду, коли отдашь Себя бездельникам, что в помощь назвалися… Желаешь доброго, — скорей ко мне вернися". Ему поверил Грек. Урок для простаков: Как ни считай, а все вернее Защита одного царя, да посильнее, Чем слабых нескольких князьков. П. Порфиров

161. Польза знания

(L"Avantage de la science)

Два горожанина поспорили когда-то. Один знавался с нищетой, Хотя и был учен; другой Был неуч, — жил богато. И неуч думал одержать Победу в распре шумной: Он говорил, что уважать Его обязан каждый умный. Был просто глуп чудак: за что нам почитать Того, за кем и не водилось прежде, Да и теперь не числится заслуг? Ученый волю дал кичливому невежде: "Друг, Болтал мой неуч, увлекаясь, Себя считаешь ты влиятельным лицом. Скажи — для всех открыт твой дом? Что толку — целый век читать, не отрываясь? Живут ученые в подвалах да углах, Зимой как летом одеваясь; За камердинера — их тени на стенах. Сознаться, родина немного получает От тех, что медный тратят грош. По мне, тот гражданин и дорог, и хорош, Чья роскошь пышная богатство расточает; А в этой пышности живем лишь мы! Дойдут Все те из прихотей, которых знатный просит, К купцу и к мастеру, и к тем, что платья шьют, И к той, которая их носит; Затронут и ученых, вас, Нам посвящающих подчас Свои, оплаченные золотом, творенья". Смолк неуч… Эту речь бесстыдного глумленья Постиг заслуженный урок: Ученый не сказал ни слова в заключенье, И что он тут сказать бы мог? Но за ученого отмстила Война: Разрушена была цветущая страна, Где наших горожан жизнь мирно проходила. Покинули они родимый городок… Куда ни приходил невежда разоренный, Нигде он выпросить пристанища не мог; С любовью встречен был повсюду мой ученый. Так распря их судьбой была разрешена. Пусть мелют дурни — речь дурацкая смешна: У знанья есть своя цена. П. Порфиров

Заимствована из сборника Абстемия (прим, к б. 24).

162. Юпитер и Перуны

(Jupiter et les Tonnerres)

Людские видя заблужденья, Сказал Юпитер с высоты: "Создам другое населенье! Преступный род, погибнешь ты! В глубокий ад лети, Меркурий, И злейшую из лютых Фурий Сюда немедля приведи. Пощады более не жди, О род, не в меру мной любимый!" Но гнев царя неумолимый С теченьем времени остыл. Цари! по воле высших сил, Располагаете вы подданных судьбою! Пускай же и у вас остынет первый пыл: Пусть между гневом и грозою, Последствием его, хоть ночь одна пройдет! Меж тем Меркурий, чей полет Чудесно скор, а речь — как мед, Спустился в Ад к зловещим сестрам. Руководимый взором острым, Он предпочтенье отдает Алекто грозной — пред Мегерой И Тизифоной. В свой черед, Довольная такою мерой, Клянется та весь род людской Послать к Плутону на покой, В пределы мрачного аида. Грозила тщетно Эвменида: Царь передумал, — и назад Он Фурию отправил в ад. Но все же, более для вида, На землю он Перуны шлет: Отец, который сына бьет, Старается ударить мимо… И молния сожгла одну Незаселенную страну. С тех пор гордясь невыразимо, Зазнались люди без стыда. Олимп разгневался тогда; Богов верховный повелитель, Юпитер сам, Тучегонитель, Поклялся Стиксом наконец, Что он пошлет на землю грозы. Не веруя в его угрозы, Смеялись боги. Он — отец, Душе которого знакомы Любовь и жалость. Пусть же сам Дозволит он другим богам Вернейшие измыслить громы. Немедля выковал Вулкан Двойной с Перунами колчан: И те, которые летели, Не уклоняясь, прямо к цели Их олимпийцев шлет синклит; Другие, чей удар грозит Высоким лишь вершинам горным, В пути своем по временам Совсем теряются бесследно. Для нас угроза их — безвредна: Лишь эти шлет Юпитер сам. О. Чюмина

Идею этой басни Лафонтен, по мнению комментаторов, взял у Сенеки, из его "Естественных вопросов". Сенека рассказывает, что, по воззрениям этрусков, есть три рода громов, "бросаемых Юпитером". Первый, который он бросает не советуясь ни с кем, безвреден; два других, напротив, которые он бросает поnле совета с богами Олимпа, ужасны и опустошительны.

163. Сокол и Каплун

(Le Faucon et Le Chapon)

Как сладок голосок предателя порою! Не доверяйтесь вы ему: Тот, право, не дурак, кто опытной душою Не верит ничему. Раз Маннский гражданин Каплун был приглашаем Перед хозяйские пенаты в суд предстать: Суд этот попросту мы печкой называем. Все слуги, чтоб домой ответчика загнать, Лукаво зазывая, Кричали: "Цып, цып, цып…" Но, быстро удирая, Наш малый не дурак не верил им ничуть. "Эй, слуги! — молвил он, смеясь. — Груба чрезмерно Приманка ваша; вам меня-то не надуть Наверно". Питают каплуны к нам веры очень мало, Инстинкт ли, практика ль им это подсказала: Беглец, кого с таким трудом Ловили, был назавтра нужен На ужин, К жаркому за столом; Без этой почести вся живность Жила бы, думаю, гораздо веселей. Вот Сокол, на жердях сидевши, увидал, Как молодец наш удирал… И крикнул Каплуну: "Поверь, твоя наивность И глупость пресмешны… Невежи вы, ей-ей… Вот я: с хозяином охотиться умею, И вновь к нему спешу с добычею своею. В окне он, видишь ты? Он ждет тебя… Скорей! Да ты оглох никак?" "Нет, все я слышу: говор И зов… да что, скажи, что надобно ему? А этот дядя повар С ножом страшилищем гоняется к чему? Ты сам на этот зов хотел бы возвратиться? Нет, я уж побегу… Так перестань глумиться Над непокорностью, внушившей мне бежать, Хоть слышу за собой зов сладкий и певучий… Ах, если б довелся тебе подобный случай, Так много соколов на вертеле видать, Как много каплунов я вижу ежедневно, Ты б не бранил меня столь гневно". П. Порфиров

Из Бидпая и Локмана (прим. к б. 140 и к б. 19). На русский язык басня отдаленно переведена Жуковским ("Каплун и Сокол").

164. Кошка и Мышь