Проходит около недели, но я медленно перестаю ходить на цыпочках по пентхаусу. Не то чтобы Адриан пришёл и сказал, что прощает меня, мне кажется, он никогда не сможет сделать это. Даже если он говорит определённые слова и играет свою роль.
Странно, но я не чувствую, что мне нужно его прощение. Наверняка это потому, что Адриан не говорит об этом ни единого слова, в отличие от вырастившего меня мужчины. Отец использовал каждую мелочь в качестве выпада по отношению ко мне.
Я быстро поняла, что у остальных займёт время простить меня, особенно после того как они узнали о моем положении. Михаил со своей тихой силой отказывается говорить со мной. Кай говорит со мной лишь холодным тоном, и я совсем не узнаю в нем вечно флиртующего мужчину, которого привыкла знать. Не то чтобы он когда-нибудь попробовал рискнуть и пофлиртовать со мной. Но я прекрасно видела эту его сторону в последний раз, когда Адриан решился вывести меня в свет.
Теперь это стало моей проблемой. Адриан отказывается водить меня куда-либо или позволять мне исчезать из поля его зрения дольше, чем на несколько минут. Как бы я ни любила его заботу, тяжело быть единственным объектом внимания для этого мужчины, поскольку концентрацию Адриана на мне можно сравнить лишь с ситуацией, когда ты задушен до смерти мягчайшим шелком на планете. Ты не уверен, хочешь ты сбежать или попросить ещё.
Сегодня я сижу в кабинете Адриана, пока он тихо работает за столом. Они передвинули в угол кресло, которое поглощает меня целиком, и должна признать, это самая удобная мебель, на которой я сидела.
Вот так теперь я провожу большую часть времени. Если не в командном пункте, я всегда нахожусь в нескольких шагах от него и не более. Временами это захватывающе – например, когда мой муж усаживает меня на стол и приказывает всем остальным выйти – а в остальное время это скучно.
Сегодня я бы предпочла скучать.
Кай пришёл несколько мгновений назад и положил на стол Адриана диск и призыв, и теперь мы все стоим вокруг него и смотрим на эти вещи, словно они укусят нас.
Сначала мне приходит на ум... что это начало конца. Совет всегда побеждает. Отец говорил это так много раз, что в какой-то момент я начала верить в это. Но на этот раз, если совет победит... это значит, что я проиграю.
И потеряю всё.
Я не позволю ещё кому-то, ещё одному человеку, вновь всё отобрать у меня.
Я беру диск со стола, привлекая всеобщее внимание, затем иду в командный пункт, чтобы посмотреть, что на нём.
Кай и Адриан приходят на несколько секунд позже и молча и негодующе смотрят мне в спину.
Я беру пульт со стола и включаю. В то же мгновение включается видео, и через несколько мгновений я понимаю, на что мы смотрим: это нападение на Андреа.
Желчь подступает к горлу, и я прикрываю рот рукой, когда вижу продолжение видео. Она дерётся и по-прежнему сопротивляется. Так сильно сопротивляется.
Кай потрясённо выдыхает и поворачивается спиной к экрану. Адриан делает то же самое, но я не отворачиваюсь. Я смотрю. Не потому что хочу это видеть, а потому что кто-то должен стать свидетелем её храбрости. Кто-то должен знать, что она боролась изо всех сил, и этого было недостаточно. Что-то грубеет в моей груди. Кто-то должен опознать этих ублюдков, чтобы их разорвали в клочья, когда придёт время.
Это занимает два часа. Я сжимаю стол до белых костяшек два гребаных часа и представляю все способы, как эти мужчины должны будут расплатиться за свои преступления. Запись заканчивается на лице Андреа крупным планом. Я разворачиваюсь, мои мышцы болят от долгого напряжения, и смотрю на Кая с Адрианом. Они трясутся от ярости, и я вижу в их взглядах необходимость выплеснуть её.
— Вы видите жертву, — говорю я, качая головой, — но я вижу бойца. Вы можете злиться, но только представьте, как разозлена она. И это её месть. Вы не заберёте это у неё.
Адриан подходит ко мне и понижает голос до смертельного шепота.
— Ты не будешь отдавать мне приказы в моем же доме, Валентина.