Уральский мороз, уральские степные бураны проникали и в только что отстроенные заводские цехи. Люди работали, не снимая тулупов и полушубков, и думали только о том, как бы не замерзла эмульсия, как бы не остановились станки.
В эти горячие дни и ночи люди по суткам не уходили из цехов, забывая о хлебе и пище. Да и хлеба в то время не хватало: трудно было накормить множество людей, население городов увеличилось в несколько раз.
Однако никто не жаловался, и бывало так, что после трех дней самоотверженного, напряженного труда люди возвращались в свой «дом», в промерзшие бревенчатые бараки, в обледенелые землянки и говорили только о том, что план выполнен, что с этой ночи завод, наконец, выполняет программу.
Мысль о Москве, о фронте была мыслью сотен тысяч людей в цехах и рабочих поселках в решающие декабрьские дни 1941 года. Никогда не забудут на Урале ночи, когда радио сообщило о разгроме немецких дивизий под Москвой. Люди целовались и поздравляли друг друга, и эта студеная уральская ночь была светлым праздником для тружеников Урала.
Город на Урале — город заводов — в долине, среди горных кряжей, хрустальных озер, вековых заповедных лесов...
Он просыпается в ранний час, его будит согласный хор утренних голосистых гудков. Десятки тысяч людей устремляются к проходным будкам, тысячи людей торопливой, рассчитанной по минутам походкой идут в учреждения. Детвора наполняет скверы, и только голос радио напоминает о великих битвах на западе нашей страны.
Это безоблачное голубое небо никогда не осквернял полет вражеского самолета,— более двух тысяч километров отделяют этот город от фронта. И здесь с гневом и состраданием мы вспоминаем о другом городе, который так недавно лежал перед нашими глазами.
Там год назад в скверах тоже играла детвора, люди любовались утренним пейзажем, тихой, милой сердцу русской рекой, старинными расписными колокольнями на высоком берегу; на стадионе играли в футбол рослые парни в голубых и красных майках; в парке культуры, на танцевальных площадках, звучала музыка, и парочки, обнявшись, гуляли в тенистых аллеях.
Теперь этот город — груда камней, щебня, кирпича, спутанных в клубок железных балок.
На городской площади стоят обугленные деревья. Крюки, вбитые в стволы, напоминают о судьбе замученных и казненных людей.
Пулеметная трель истребителя раздается в облаках. Утренний ветер шевелит листву высоких белоствольных берез. В лесу струится неглубокая речка — приток большой судоходной реки. Она привлекает купальщиков, но краткая надпись на куске фанеры «Мины» предостерегает любителей утреннего купания.
Среди берез, на опушке, стоят тяжелые танки. Длинноствольные пушки глядят в просветы деревьев. Когда танки неподвижны, они кажутся стальными фортами, в движении они напоминают сухопутные броненосцы.
Сапоги танкистов стучат по броне. Танкисты убирают зеленые ветви, маскировавшие танк. Оглушительный грохот моторов возвещает пробуждение танков.
Здравствуйте, старые знакомые! Мы видели вас в огромном, пронизанном солнцем цехе сборки далеко на Урале. Мы видели, как вы начинали жить. Мы впервые услышали лязг ваших гусениц и видели, как вы двигались по заводскому двору и дальше — по широкой дороге на танкодром. Теперь эти танки прошли боевое крещение. Мы видим заметные вмятины на броне, видим и следы метелей и осенних ливней на защитной темно-зеленой краске... Великолепная боевая машина!
Когда закрываются люки и людей от внешнего мира отделяют броневые плиты, мы чувствуем себя, точно в подводном корабле. Радионаушники, стереотрубы — глаза танкистов — напоминают о перископе подводной лодки. Огромной силы двигатель, вооружение, снаряды — все расположено целесообразно и обдуманно, все имеет свою рассчитанную в миллиметрах площадь. Десятки тонн весит эта ушедшая в землю громадина. Но вот включен мотор, оглушительный грохот сотрясает березы — и стальная громадина приобретает неожиданную легкость, подвижность, маневренность. Земля и небо покачиваются и мелькают в смотровой щели. Подминая преграждающие путь молодые деревья, танк выносится на простор.
Готовый к бою танк кажется каким-то монолитом,— трудно себе представить, что он состоит из нескольких тысяч деталей, что порой создание одной из этих деталей требует самоотверженного труда, неустанной работы мысли, русской рабочей смекалки, а главное — страстного желания победы над врагом. Стараешься охватить во всем объеме сложнейшее дело создания танка и проникаешься особым уважением к людям, отдавшим всего себя этому важнейшему делу, к людям, сутками не уходящим из цеха.
Многие приехали на Урал из Ленинграда, с Ленинградского фронта,— там они получили боевое крещение в дни и ночи воздушных бомбардировок. Фугасные снаряды, снаряды фашистской артиллерии разрывались вблизи цехов, а иногда и в самих цехах, но в сборочном и сдаточном цехах продолжалась работа. Потом эти цехи перевели в другой район, в более безопасное место. И в такой обстановке в два дня были выпущены первые образцы новых, замечательных по своим боевым качествам тяжелых танков.
Последовал приказ правительства, и началось передвижение кировцев на новые места.
Трудности первых дней на новых местах, понятная тоска по родному городу — по любимому городу Ленина, тревога о близких — все это не отразилось на работе кировцев.
Они принесли с собой революционный темперамент, традиции Кировского завода, большевистский огонь. Горесть первых неполадок и неудач, радость первых успехов — все это находило отклики в боевых листках, в стенной печати, сообщавшей о работе за сутки. Теперь это только документы, исторические документы пройденного пути.