— Не ты ли уж написал про передел-то? — пристали к отцу Илюшки. — Ты его добиваешься.
— Ты видел меня? Не видал и молчи!
Так и не узнали, кто писал. А святой старец Марк сломал забор, свез в поле и сжег.
Вернулся из города Ерошка и порадовался:
— Одного забора нет, ладно, будем рушить другие.
Ерошка вернулся не с пустыми руками, привез много ярких больших плакатов. Заварил он клейстеру и пошел их наклеивать по заборам: к кооперативу, сельсовету, к лавке Аверьяна.
— Не можешь, не имеешь права! — закричал Аверьян. — Убирайся, изорву все твои картинки!
— Не смеешь, вот прочитай! — Ерошка показал плакат, на котором было написано: «Запрещается срывать и заклеивать. Виновные подвергаются ответственности». — Я его тебе и наклею, а ты сорви!
— И сорву.
— А мы запомним, что ты против Советской власти идешь. — И Ерошка пришлепнул плакат к стене.
Заскрипел Аверьян зубами, захлопнул лавку, а Ерошка заглянул в нее и крикнул:
— Сам не сдирай и другим не давай, ты отвечаешь за него!
Опять вызывал Ерошку Шумков и говорил:
— Народ волнуешь… Расклеивай свои плакаты вон на березах, а на заборах нельзя.
— Можно, плакаты не мои, ты знаешь, чьи они. Тебе тоже пойти со мной и расклеивать — лучше было бы.
Покраснел Шумков.
— В городах, в самой Москве не спрашивают, клеят на любой забор, и вся, а здесь нельзя. Революция дороже заборов.
— Тоньше надо подходить, умнее.
— Буду и тоньше, Аверьяна доведу, что он прикроет свою лавку. Увидишь, скоро буду умнее действовать.
Валом валили к Ерошке ребята: интересно у него… Такие хорошие плакаты, книжки! Интересно и газету писать, каждому охота…