Потерять коня было бы не только обидой, но и позором, и Тансык поехал смирно.
Направлялись к горам. Они лежали на востоке вроде громадной конской челюсти с гнилыми щербатыми зубами. Шли без дорог и троп, неезженой степью. Она была, как лицо старой, измученной женщины, — серо-желтая, со складками оврагов, с буграми и впадинами. Зеленые полянки встречались редко. И вправо и влево — всюду были пески. В тот вечер они лежали спокойно. Ветер где-то отдыхал, отдыхали и они. Но стоит подуть ему, как они двинутся, поползут поземкой, полетят столбами, тучами.
В небе зажглась первая звезда. Отец увидал ее и показал кнутовищем. Тансык рядом с нею нашел другую, тогда начали искать все и насчитали больше десятка. Отец свернул по оврагу и велел остановиться рядом с зеленоватой каменной грудой.
Там росла полынь, из-под камней бежал солоноватый, холодный ключ, ниже по оврагу тянулись кустики карагальника. Тансык удивился, откуда среди песков — камни, и спросил отца об этом.
— Была гора, ее всю занесло песком, осталась одна макушка, — ответил отец.
— Может засыпать и макушку? Тогда и воду засыплет?
— Может. Песок все может.
Из живого зеленого карагальника разожгли костер. Степь, бедная водой, не балует соками свою траву, деревья, растит их в постоянном голоде, плотными, жилистыми; в живую ткань с первых же дней вплетает смерть. Карагальник горел весело, давал жаркое пламя. На двух камешках стоял котел с бараниной, сбоку — медный кумган с водой. Усталые овцы и козы лежали на поляне, выедая вокруг себя жгучую, пахнущую камфарой полынь. Освобожденные от тюков верблюды и кони ходили по оврагу.
Ночь стояла плотной стеной вокруг костра, сам костер напоминал красную яму, вырытую в сплошной черноте.
Отец поварешкой помешивал в котле, брат кнутовищем чертил на песке корявые, угловатые знаки. Между отцом и сыном шел разговор.
— Утром будем переезжать реку, — она потопит всех ягнят. Я бы лучше вернулся в аул, провел воду, купил соху и начал сеять пшеницу, — сказал сын и начертил предполагаемые арыки.
— Ты дурак, ничего не понимаешь! Твою душу подменили русские! — почти крикнул отец. — Степь не для того дана казаху, чтобы сеять пшеницу. Бог велел казаху разводить баранов, коней, верблюдов, бог поэтому насыпал песку, дал совсем немного воды и построил горы. Ты не знаешь мудрость бога, ему противна пшеница, а для коней и баранов он дал все. Ты хочешь песок смочить водой и посадить пшеницу. Подует ветер и засыплет твою пшеницу песком. А что ты будешь делать с джейляу, потащишь и туда пшеницу? — Отец повернул лицо с оскаленными зубами к сыну: — Ну, что ты скажешь?
— Ты врешь, отец… Что велел казаху бог, я не знаю. А русские сеют пшеницу, и он молчит. Они едят досыта хлеба, и он ничего им не делает. Казахи тоже начинают сеять… Ты обманываешь меня. Раньше казахи сеяли хлеб, проводили воду, я видел в степи старые арыки, я знаю, там были поля, города…
— И ничего больше нет!
— Пришли ленивые, как ты, — вот почему не стало.
Отец и сын часто спорят, как жить, и ни до чего не могут доспориться. Старик Мухтар прожил шестьдесят лет и считает, что все беды идут от бога и от русских. Под русскими он разумеет всех, кто не казах, кто переселился в Казахстан из другого места.
Бог посылает на казахские пастбища засуху и бесплодные текучие пески, на скот посылает джуты[7]. А поселенцы самовольно занимают у казахов лучшие земли.
С богом надо бороться кочевой жизнью: начался джут или засуха — собирай стадо, складывай юрту и уходи на другое место. А переселенцев надо выгнать.
Сын Утурбай прожил двадцать три года, но увидел больше, чем отец: кочевая жизнь, наоборот, несет только разорение и гибель. Надо не носиться ветром от Волги до Китая, а осесть на одном месте, и не ждать, когда нагрянет засуха или джут, а проводить оросительные каналы, поливать посевы и сенокосы, заготовлять для скота корм.
И нельзя всех переселенцев, всех русских валить в один котел. Отец обвиняет сына в любви к пришлым, в измене своему народу. Но это большая ошибка. Утурбай не меньше чем отец ненавидит царское начальство, купцов и других богачей, которые теснят казахов, но не может сказать ничего плохого про русскую и всякую другую пришлую бедноту. Он видит, что пришлые богачи подали руку богачам казахам и вместе, заодно, обижают пришлую и казахскую бедноту. Эти враги хуже засухи, хуже джута. Засуха и джут наваливаются в несчастный год, а эти давят каждый день. Вот этих надо бы выгнать.
ebooksa