По лугам среди ям бежал Яшка. Птичка вцепилась когтями в рубаху, в плечо ему и висела так.
Солдат выстрелил в Черныша, перебил ему ногу. Кувыркнулся пес, вскочил и на трех здоровых ногах перемахнул через баррикаду.
— Стреляй, бей его, разорвет мальчишку! — кричали позади.
Началась пальба по Чернышу. Шальная пуля угодила в птичку-счастье, и та, убитая, повисла на плече у Яшки.
Красные видели, как мальчик и собака перебегали под обстрелом со стороны белых, и усилили ответный огонь, а потом подхватили Яшку и спрятали в окоп. Пляшущей от страха рукой он подал записку от комиссара.
Некоторое время он не мог говорить и дышать нормально, а хватал и выбрасывал воздух со свистом и шипом, как паровоз. Его обступили красноармейцы, отцепили у него с плеча мертвую птицу. Яшка положил ее за пазуху.
— Разойдись! — скомандовал начальник. — Сгрудились… бахнет снаряд и всех накроет. Куршак, отведи парня в штаб!
Красноармеец Куршак выпрыгнул из окопа и повел Яшку, укрываясь среди ям и куч мусорной свалки близ Волги. Яшка успокоился. «Счастье» холодело и коченело на груди у него. Черныш отставал, зализывая раненую ногу.
…Ночью Яшка с карабином в руках бежал по улицам в отряде красноармейцев. Они стреляли, хватали врагов, куда-то уводили, а он метался, кричал: «Товарищи!» — и не знал, что делать.
Карабин был заряжен, но парень не умел выстрелить. За пазухой у него лежал окоченевший попугай. Черныш на трех ногах прыгал за Яшкой, лаял на огни, на мрак ночи, выл и злился. Он хватал зубами чужих и своих, однажды ухватил даже Яшку.
Днем Казань перешла к красным. Белые, а с ними несколько тысяч населения отступали на юг к Симбирску. Яшка, грязный, пыльный, стоял на дворе казармы.
Парня обступили красноармейцы:
— Это что за вояка? Не Яшка ли птичник? Дошел?
— Он, Яшка!
— С карабином… На плече его носишь, коромыслом? — шутили красноармейцы.
Подошел Ханжа.
— Здорово! — протянул руку. — Слыхал про тебя. А где птица?
— Убили.
— Жалко.
— А клетку и билетики выбросил.