– Ах, Степан! Я ведь тоже теперь француз!
– Вот как? И давно ли?
– Через месяц после тебя убежал. Как хозяева собрались из Монпелье уезжать, так я для себя и решил: хоть убей, а тут останусь! Уж очень меня тамошние врачи впечатлили. Там ведь в университете такому научить могут, что не токмо червяка из барыни выгонишь – мертвого поднимешь! В общем, очень мне захотелось учиться…
– И что? Научился?
– А как же! – улыбнулся Николай. – Я теперь доктор.
– Ну, а в тюрьме за что? Вылечил небось не того?
– Угадал, приятель! Эх, знал бы Денис Иванович, царство ему небесное, что во Франции клятва Республике будет дороже врачебной! Пожалел я одного аристократа – вот и поплатился за это, под подозрение взяли! Ну а какое тут подозрение? Баре, они ж тоже люди!
Все то время, что Колька и Степка общались, Помье и бывший виконт с удивлением рассматривали то одного из них, то другого. Наконец Лижере не выдержал:
– Кавальон! Откройте нам секрет: что это за человек, с которым вы беседуете?
– И на каком языке? – продолжал литератор. – Я, признаться, плохо различаю шведский и турецкий, так что не могу определить с ходу ваше наречие.
– Мы говорим на… – открыл было рот Николай, в совершенстве владевший французским, но Кавальон быстро ткнул его в бок, дав сигнал замолчать.
– …На персидском, – продолжил алхимик. – Позвольте представить: мой друг, перс Танзай. Мы познакомились во время моего алхимического путешествия к центру Земли и даже не предполагали, что увидимся опять. Спасибо господам якобинцам за нашу встречу! Танзай говорит по-французски, конечно, но некоторые алхимические приветствия, которыми мы обменялись, непереводимы.
– Совершенно верно, – подыграл Степану Николай. – Я персидский алхимик. Но это только одно из моих увлечений. В свободное время я врач.
– Врач! – воскликнул Помье. – Очень кстати! А мы тут как раз обсуждали историю смерти одного человека. Не поможете ли вы, месье Танзай, помочь нам разобраться, отчего он умер?
– Если это будет в моих силах, – скромно улыбнулся бывший русский мужик.
– Вообразите: человек только что был жив и здоров, превосходно обедал в милейшей компании и вдруг почувствовал такую страшную боль в животе, что не смог сдержать крика! Потом его стало тошнить, рот несчастного опух, дыхание становилось все тяжелее, кожа все бледнее, пока не сделалась совсем синей…
– При этом остальные ели то же, что и он! – добавил Лижере. – Так что об отравлении речи идти не может!
Доктор задумался.
– А не было ли на том обеде каких-нибудь редких кушаний или экзотических плодов, к которым покойник был непривычен?
– Были, и не одно!