Свиток Всевластия

– Ее дети умерли. У мадам де Жерминьяк осталась только внучка. Она воспитывалась у кармелиток, но теперь срочно вернулась оттуда, чтобы вступить во владение имуществом. Только представьте – юная девушка, только что из монастыря, и совершенно одна!

– Говорят, у нее есть дядя.

– Хорошо, если так. Надеюсь, он не позволит ей наделать глупостей, ведь, держу пари, дом бедной сиротки теперь день и ночь осаждают женихи! Она недурна собой и владелица пусть скромного, но состояния. Хорошо, если у всех этих господ, которые теперь там увиваются, действительно серьезные намерения. А если нет? Бедняжка, в свете сколько искушений!..

– Вестрис, Вестрис! – закричала невестка, заметив, что знаменитый танцовщик пришел на смену кордебалету. – Браво, Вестрис! Он прекрасен!

Вместе с юной мадам рукоплескал весь зал. Если бы французы могли выбирать себе короля, то выбрали бы, конечно, не скучного неповоротливого Людовика, который правил ими по праву рождения, а легконогого Огюста Вестриса, которого именовали «богом танца». Человеку, который может так высоко прыгать, наверняка не составит труда привести в порядок казну. И без всяких там Генеральных Штатов! Увидев Вестриса, даже старшая де Шампо забыла об убийстве и принялась аплодировать.

Угомонившись, дамы вновь принялись расспрашивать д’Эрикура о тюремных порядках и пересказывать сплетни об общих знакомых, но виконту уже наскучила их компания. Из одной ложи ему махал товарищ по холостяцким пирушкам, из другой заинтересованно поглядывала хозяйка любимого салона, в третьей дальний родственник так заждался визита, что успел обидеться и сделать вид, что не замечает виконта. В четвертой ложе д’Эрикур заметил даму, связь с которой оказалась поводом для тюремного заточения: дама развязала косынку, скрывающую декольте, бросала на кавалера призывные взгляды и на языке веера требовала проявить к себе внимание.

– Прошу простить меня, – сказал виконт свекрови и невестке.

Любовницу в ее ложе он, конечно, навестит. Только пусть не рассчитывает, что их отношения продлятся долго. Эта дама и так уже начала надоедать д’Эрикуру, а потом пришлось еще и сидеть из-за нее в тюрьме…

Похоже, в Париже появилась более интересная особа.

Юная мадемуазель де Жерминьяк.

А почему бы не жениться на ней?

Через два дня экипаж д’Эрикуров остановился на улице Кенкампуа. Старенький запущенный особнячок виконт нашел сразу – и мгновенно прикинул, кому, как и за сколько сможет продать его после свадьбы.

Мысли о женитьбе начали посещать его давно. Особенно частыми гостьями стали они в период тюремного заключения. Помимо основной, «официальной» и известной всем причины – легкомысленной любовной связи, у этого заключения было еще одно объяснение.

На старости лет отец д’Эрикура надумал повторно жениться. Разумеется, виконту такая перспектива совершенно не улыбалась. Он не собирался делить будущее наследство ни с мачехой, ни с, не дай бог, младшим братом. В случае появления последнего граф вообще мог отписать все ему: отношения отца и сына совершенно разладились. Для того чтоб виконт не ставил своему папеньке палки в колеса и не сумел помешать скоропалительной свадьбе, тот и упрятал его за решетку. Зная характер и поведение сына, граф д’Эрикур опасался к тому же, как бы резвый виконт не обрюхатил мачеху раньше ее законного супруга: та, к слову, была моложе пасынка на четыре года. Так что виконта продержали в тюрьме ровно до того момента, пока у новоявленной мадам д’Эрикур не появились признаки беременности. Выйдя из Бастилии, тот разом обрел не только свободу, но и мачеху с братом или – дай-то Бог! – сестренкой в животе.

Что оставалось виконту? Во-первых, молиться, чтобы будущий ребенок оказался девочкой. А во-вторых, обзавестись собственным сыном. Даже если граф и обделит д’Эрикура, то внуку он все равно что-нибудь отпишет. К тому же семейный человек всегда имеет больше веса в обществе. Одно дело – лишить наследства легкомысленного повесу и совсем другое – оставить без средств человека семейного. На второе отец ни за что не пойдет.

Итак, виконту следовало жениться. Свадьба сама по себе наверняка улучшила бы его отношения с отцом: тот наконец перестал бы считать его беспутным мальчишкой, попусту прожигающим жизнь. Невесту, ставшую единоличной хозяйкой свитка всевластия и, быть может, даже не знающую об этом, подбросила д’Эрикуру сама судьба! Пусть даже свиток окажется вымыслом – виконт до того увлекся историей с тамплиерами, что был готов жениться лишь ради того, чтобы выяснить окончательно, существует он или нет! Конечно, он еще не видел мадемуазель де Жерминьяк… Но ведь не собирался же д’Эрикур спать теперь до скончания века только с женой! Да и какое значение имели лицо и характер, если виконт и так знал о будущей невесте все, что хотел: юна, невинна, хорошего происхождения, только что из монастыря. Такая сделает все, что от нее требуется: и детей родит, и честь фамилии не уронит, и любовным похождениям мужа не помешает.

По пути д’Эрикур мысленно повторял приготовленную для девушки речь. К галантному обращению несчастная, скорее всего, не привыкла, да и настороженное отношение к мужским любезностям монашки наверняка успели внушить ей. Лучше обойтись без комплиментов и флирта, с порога заявить о своих серьезных намерениях. Неплохо еще и прикинуться религиозным. Если младшая де Шампо не ошиблась и сироту действительно опекает дядя, ему это тоже должно понравиться.

В дверях д’Эрикур наткнулся на своего знакомого – не слишком знатного, но богатого господина лет пятидесяти, недавно овдовевшего и помышлявшего теперь о новой женитьбе. Соперники разошлись, холодно поздоровавшись. «Значит, Шампо были правы, – подумал виконт. – Этот дом действительно осаждают женихи». Вскоре стало ясно, что популярность мадемуазель де Жерминьяк – единственное, в чем он не ошибся относительно этой девушки.

Зала, в которую ввели д’Эрикура, показалась ему полупустой: ни ломберного столика, ни кресел, ни дивана, ни картин – здесь не было почти ничего, что полагается иметь в помещении, где принимают гостей. Одни лишь полосатые стулья в строгой, как и требует теперешняя мода, манере, с ножками наподобие античных колонн стояли по периметру помещения. Они смотрелись довольно странно на фоне разрисованных розами и пагодами выцветших обоев, на которых зияли сохранившие цвет прямоугольники из-под только что снятых картин. Камину недоставало экрана, зато на каминной полке красовался бюстик Вольтера.

Появившаяся вскоре хозяйка оказалась совершенно не такой, какой представлял ее виконт. В простоте кремового платья мадемуазель читалась не воспитанная кармелитками скромность, а скорее вызов: подобно многим дамам, выступавшим за общественные преобразования и естественные законы, юная Жерминьяк подражала своим костюмом простолюдинке. Объемный платок на груди, позаимствованный из арсенала крестьянок, намекал на весьма вольнодумное декольте, готовое обнаружиться в подходящий момент. Широкополая шляпа, разукрашенная лентами и цветами, имела довольно высокую тулью, походила на американский цилиндр: очевидно, мадемуазель сочувствовала Джефферсону и Франклину.