Путь. Книга первая

22
18
20
22
24
26
28
30

Эленир, песчаный тростник – символ дюн Корха.

Резная ветка кенчи – густые привольные леса Пенша.

Соледж выбрал приземистый шекр, растущий только на вершинах гор, и не ошибся: горы окружают его со всех сторон. Хребты Эриэжа, Риэнара, Олерьи и Сиайя превращают его в чашу с мерцающими голубыми краями.

Взгляд Гэссы с любовью задержался на цветке сошта – эмблеме Тери. Там, где скалы защищают от холодных северных ветров хоть пядь земли, сошт пускает глубокие корни между камнями и прорастает назло ветрам. Сошт – сильный и бесстрашный. Цветы его сравнительно мелки и бледны – и всё же прекрасны. Недаром сошт издревле сажают вблизи всех домов и дворцов, предпочитая другим цветам, более пышным и ярким. Аромат сошта плывёт над Саором из края в край, но родина его – Тери, её Тери. Венки из цветущего сошта по традиции, заведённой королевой Аскаль, украшают невест. Совсем недавно принцесса надела такие венки на льняные волосы Дейзи и медные – Эльгер …

Гэрэх, что зовут деревом вдов, тоже растёт лишь в Тери – по странной случайности или прихоти Создателя? Гладкие, лишённые листьев, всегда как бы поникшие, совершенно чёрные ветки сплетены в колючее кружево и только раз в году покрываются редкими чёрными же цветами. Гэрэх – дерево скорби: по легенде оно появилось там, где Элахир, первая из матерей Саора, навсегда простилась с королём Лагиром, своим супругом. Тем самым Лагиром, что видел рождение и становление мира, что первым надел королевское ожерелье и разделил Саор на пять владений, передав их первым Правителям, чьи имена теперь известны всем: Сания, Оинт, Верн, Лани, Исида. По просьбе Лагира Тор выковал Цепи и наложил на них заклятия. Во время его правления Хранитель ходил среди жителей Саора словно простой смертный и даже принимал участие в совете Круга – первого Круга из шести человек. Не было в помине ни тонхов, ни хоренгов, ни сершанов, лэктэрхов и тихэни. Да и людей было не более сотни на весь огромный новозданный мир. Даже Орж, что кажется вечным и неизменным, построил лишь спустя полтора века Алхэн, сын Лагира и Элахир. Он же и увековечил на стене Зала Совета облик Первого короля.

Вот он – избранный Создателем, голубоглазый и золотоволосый, торжествующий, жизнерадостный, стремительный, весь на подъёме, на взлёте, в предвкушении чудесного, прекрасного, великого. Ещё нет той суровой сдержанности, что отмечает лик любого из королей Саора, начиная с Алхэна. Ведь законов из тысячи – всего два, и оба подсказаны Хранителем. Любой житель королевства свободен во всём, что не причиняет вреда остальным, и любое волшебство дозволено, пока оно не противоречит первому закону. Первые Законы Лагира.

Гэсса печально улыбнулась. Сколько же должно было пройти лет и смениться королей, чтобы Законы Саора стали тем, чем сейчас! Все они перед ней – двадцать два короля и четыре королевы. Лагир, Алхэн, Ксэнир, Гэдэя, Аргэх, Тодэрг, Маржэн, Аскаль, Хэриг, уравнявший в правах всех разумных в Саоре, Дэкэрд… Пятно пустоты – Безымянный, пятно позора на всех них. Тосен – красивый самовлюблённый брюнет. Олах и Сарх, что получил гордое прозвище Законодатель. Больше, чем Сарх, никто, пожалуй, не сделал для Саора… не считая Джэда. Но Синеглазый правит всего восемь лет: Сарх был у власти полтора века. Как и Дэйкен, воспитанник Тора, но притом любимец отца, баловень судьбы. Сарх казался недостижимым – пока не появился Синеглазый.

Гэсса сделала с десяток шагов и очутилась перед портретом Сарха. Из множества изображений легендарного короля это ей нравилось больше всего. Здесь великий Правитель Саора представал совсем юным, почти ровесником Джэда. Он и власть получил столь же рано, год в год с Дэйкеном. Гэсса придирчиво взглянула в лицо Сарха. Суров, серьёзен, хорош собой, в глазах – сила, отвага, ум. Выдающийся король, чистая, прямая, честно прожитая жизнь. И необъяснимая тайна для всех, кто хоть немного задумывался о Торе, о его поступках и целях, о скрытом в них смысле.

Принцесса ещё раз оглядела волевое, уверенное лицо, и вопрос «почему?» чуть было не сорвался с её губ. Почему не Сарх – уравновешенный, послушный, рассудительный и приятный в общении? Почему не он, а Джэд – бешеный, колючий, непредсказуемый? Синеглазый только кажется спокойным – Сарх действительно был всегда спокоен. Дэйкен постоянно сдерживает себя – Сарху это не требовалось. Терпение, учтивость, обходительность были заложены в нём природой. Ему не приходилось, подобно Джэду, укрощать, обуздывать свои порывы – и всё же не его, а Синеглазого выбрал Тор. Так что же ценит, что считает главным Хранитель – беспристрастный, требовательный, неподкупный?

Что мы вообще знаем о Торе? – мелькнуло у Гэссы, и мысль эта почему-то была ей неприятна. Она мотнула головой, отгоняя её, и тень скользнула по стенам зала и ликам королей.

Она перевела взгляд. Скар, сын Законодателя. Внешне – почти копия своего отца, но на этом их сходство и заканчивается. Хороший был король, да до отца ему – как бабочке до лэктэрха: тоже крылата, да размером не вышла. А Скай и вовсе не похожа на знаменитого деда – разве что уголками чётко очерченного рта. Королева Скай – воплощённые нежность и милосердие. При ней уже не создавали Законов, лишь изредка подправляли старые. Правнучка же Сарха, Эларэл, окончательно запретила что-либо менять. Правда, семь лет спустя сама же и отменила свой приказ, но всё равно ни один король после Эларэл не прикасался к сложившимся Законам Саора. Дэкшен и Адисг, Грихэн и Ксериг, Олькен, Аржэн, Аскор, Эскен, Арген и сам Джэд не принимали законов – они их хранили. И среди тысячи этих законов был и такой, что позволял носить ожерелье королей только первому из всех детей короля. Никогда до сего дня Гэсса не ставила под сомнение мудрость властелинов прошлого. Сейчас она впервые задумалась: так ли совершенны их Законы, как принято считать? И правы ли они, сохраняя их восемь веков без изменений?

Принцесса замерла в мягком полумраке зала, освещённого одним её огоньком, и всматривалась в лица ушедших королей. Ей вдруг представилось, что она находится не просто перед вереницей портретов. Все они ожили и испытующе глядели на неё, словно чего-то ждали. Гэсса не смогла бы объяснить, откуда взялось это ощущение, но чувство близости к разгадке чего-то очень важного, возможно самого значимого для неё, не проходило.

Ночь, волшебством Слияния превратившая опустевший зал в загадочное, доселе неведомое ей место, будто догадывалась о наваждении, овладевшем принцессой, и пыталась помочь ей ручьями золотого лунного света, направляя шёпот ветра. Но как бы ни велико было желание Гэссы разобрать то, что пыталась подсказать ей ночь, тайный язык её речей так и остался непонятым принцессой.

Гэсса встряхнулась, скидывая оцепенение, решительно погасила огонёк и мысленно произнесла заклятие перемещения – три коротких слова. И в тот миг, когда она выговаривала последнее из них, ей показалось, что на древнем троне королей Саора сидит, склонив голову, человек в чёрном плаще, и чёткая тень от его фигуры тянется к её ногам.

***

Уже под утро, обняв мужа, Эльгер вдруг прижалась к нему всем телом и заплакала – поступок, совсем не свойственный мужественной и сильной королеве. Успокаивая её, Джэд гладил медные волосы, целовал тревожное лицо:

– Что, ну что с тобой, родная?

– Не уходи, Синеглазый! – взмолилась та, обвив его руками. – Пожалуйста, не уходи!

– Не волнуйся, Эльги. Мне часто приходится уходить в иные миры. Представь, что и сейчас мы с Дэрэком, например, навестим Наблюдателя. Стоит ли из-за этого лить слёзы?

– Сердце моё неспокойно… Послушай меня, Синеглазый! Отдай корону, раз не можешь иначе. Но не ищи наследника сам. Пошли Вестников, как положено.