Другая страна

– С удовольствием составил бы тебе компанию, но… думаю, не смогу.

– Понимаю. Когда ты будешь знать относительно завтрашнего вечера?

– Я позвоню тебе позже. Или лучше утром.

– О’кей. Если не застанешь меня утром, позвони еще раз. Я еду в аэропорт.

– Когда он прилетает?

– На рассвете. В прямом смысле. В семь часов или около того. Самое подходящее время.

Вивальдо не смог удержаться от смеха.

– Бедный Эрик.

– Да. Жизнь настигает нас повсюду. Спокойной ночи, Вивальдо.

– Спокойной ночи, Эрик.

Продолжая улыбаться, Вивальдо повесил трубку, зажег на столе настольную лампу и записал то, что пришло ему на ум. Пошел на кухню, выключил газ и разлил кофе по чашкам. Потом постучал в дверь ванной.

– Ида? Твой кофе остывает.

– Спасибо. Уже иду.

Он уселся на свой рабочий стул, и в этот момент из ванной тихо вышла Ида; с чисто вымытым лицом, без косметики, она была похожа на маленькую девочку. Вивальдо с трудом заставил себя посмотреть ей в глаза, сам не понимая толком, что он чувствует, и поэтому не зная, что прочтет она в его взгляде.

– Вивальдо, – быстро заговорила она, продолжая стоять, – я только хочу, чтобы ты знал: я не была бы с тобой так долго и не изводила бы тебя так, если б… – она запнулась, ухватившись обеими руками за спинку стула, – не любила. Поэтому и рассказала тебе все. Знаю, что тебе это как нож в сердце. – Она села и взяла в руки чашку с кофе. – Я должна была сказать тебе все, пока еще могла.

В этом было ее преимущество, ведь он-то как раз и не знал что сказать, со стыдом и страхом. Ему хотелось произнести – я люблю тебя, но слова не шли с языка. Вглядываясь в ее теперь спокойное лицо, он пытался представить, что почувствует, коснувшись ее губ, прильнув к ее телу. Ида, казалось, полностью утратила волю, и все же она ждала в безысходном отчаянии, которое с каждой минутой становилось все острее, каких-то слов от него, жеста, прикосновения. А он был полностью неспособен собраться с мыслями, на что-то решиться, подать знак. Тупо уставившись в чашку, он машинально отметил, что кофе вовсе не черный, а темно-коричневый. На свете не так уж много совершенно черных вещей – даже ночь не полностью черна или самые глубокие шахты. И свет совсем не белый, даже слегка брезжущий рассвет уже несет в себе знак своего происхождения – огня. Вивальдо подумал, что наконец добился от Иды того, чего жаждал – истины или, иначе говоря, узнал настоящую Иду, вот только непонятно, сможет ли справиться с этим знанием.

Он сказал:

– Спасибо за то, что рассказала мне это, за то, что рассказала все. Знаю, тебе было нелегко. – Она молчала, но, припав к чашке, издала, втягивая кофе, шипящий звук, который непонятно почему вызвал у него раздражение. – Прости, если сейчас у меня нет подходящих слов!.. Я несколько не в себе. – Все в нем смешалось: гнев, жалость, любовь, презрение и похоть, и все это выразилось во взгляде, который он бросил на нее: значит, и она была всего лишь шлюхой, как жестоко он обманут! – Не думай, что я тебе не верю, и тем не менее кое-что из твоего рассказа я просто… не понимаю. Потерпи, пожалуйста, дай мне время…

– Вивальдо, – произнесла она усталым голосом, – прошу тебя только об одном: не надо мне твоего снисхождения. Не будь добреньким, хорошо? – Она посмотрела ему в глаза, и мощный, жаркий поток живого чувства хлынул от одного к другому, и в этом потоке было столько же от ненависти, сколько и от любви. Лицо ее смягчилось, она коснулась его руки. – Обещай мне!

– Обещаю, – сказал он. И прибавил с яростью: – Ты, кажется, забыла, что я люблю тебя.