– Ты чего? – шепотом спросила Элиза.
– Дверь железная, а Балу слышит, что мы говорим. Как так?
– Между стеной и дверью щель.
– Значит, мы тоже можем узнать, когда она будет к нам спускаться, так?
– Наверное. Надо дежурить возле щели по очереди. Но зачем нам это?
– Сможем напасть!
– Вон у нас уже есть одна. – Богема указала на Матвея. У той не только рука распухла, но и нос.
– Но мы же не собираемся тут сидеть вечно?
– Я верю, что Балу одумается и нас отпустит.
– Дура, – процедила Матвей. Она лежала, вся потная, с температурой, ее трясло. – Эта маньячка сгноит нас тут. Нам нужно выбираться. Мелкая – молодец, правильно мыслит.
– Тшшш, – шикнула на нее та. И беззвучно проговорила: – Возвращается!
После этого метнулась к Матвею и сняла с ее лба нагревшийся компресс. Она сделала его из рукава собственной футболки. Оторвала, намочила водой, приложила.
Балу зашла не сразу. Она на самом деле подслушивала. Но девочки обсуждали только количество хлеба, что им дали. Четыре буханки. И этот был уже магазинный.
– Жрите! – сказала Балу, открыв дверь и поставив на ступеньки мешок. – А это лекарства. – Их она кинула в Матвея. – Завтра принесу еще воды и бумаги для ваших задниц.
– Можно спросить? – подала голос Элиза. Балу милостиво кивнула. – Неужели нас никто не ищет?
– Прикинь! Вы никому не нужны! Даже ты папочке.
– А что с нашей дачей?
– Сгорела дотла.
– И Маришки никто не хватился? Ее мама знала, где она обитает.
– Да, приходила. Роксана, кажется? Она не в дачном, в рабочем поселке живет с мужиком каким-то. Он деревня деревней. Леший просто. А мамка Одессы вашей до сих пор красавица. Спрашивала у меня, не видела ли я ее дочь. Сказала, да, но вроде с мужиками уехала отмечать Новый год. Больше не появлялась.