– Конечно. Он вперед слева сел, а руль-то у них у всех справа. У иномарок.
– Ладно, удачи вам. Народ-то хоть ходит?
– Ай… – администратор махнул рукой. – Им тут зарплату уже почти два года не дают.
– Как же живут?
– Живут как-то.
– Ну, счастливо, – вздохнул Гурский.
– Пока.
Обратно через Амур грузовик ехал уже по вешкам, которые представляли собой веточки, воткнутые в небольшие кучки снега, расположенные на расстоянии десяти– пятнадцати метров друг от друга.
Днем, возможно, их и было хорошо видно издалека, но в темноте, когда подслеповатые фары «зилка» выхватывали дай Бог метров пять пути, Константин, конечно же, потерял очередную и ехал наугад, ориентируясь лишь на черную полоску дальнего берега и угольками мелькающие на нем огоньки.
– Слушай, Костя, – не выдержал наконец Гурский, – давай-ка остановимся.
– А чего стоять? Вон он, берег. И машина теперь легкая.
– А полыньи? Там-то, по вешкам, все проверено. А тут мы прем, как…
– А где они, твои вешки? – Константин остановил машину и спрыгнул на лед.
Адашев-Гурский тоже выбрался из кабины и протянул ему сигарету. Они закурили и молча осматривались вокруг.
Где-то вдалеке слева мерцали огоньки Николаевска, справа, столь же далеко, – Константиновки.
«А если махнуть вон туда, – подумал Гурский, – прямиком и угодишь в Охотское море. Нет, сначала вроде Татарский пролив…»
Он задрал голову.
Ощущения были удивительные: затеряться под звездным небом прямо посреди Амура.
– Вон вроде бы… – сказал Константин и указал рукой на две далекие светящиеся точки, которые отделились от правого брега и стали перемещаться через лиман. – Машина.
– Ни фига себе… Это мы так далеко от вешек укатили?