Дежавю

22
18
20
22
24
26
28
30

– Не надо врать самому себе. На нас с тобой, Александр Васильевич, наехали. Верно? Верно. – Мысленно он сам себе пожал руку. – Приблизительно так могло быть дело: Лев Кирилыч из своей деревни звонит сюда, в город, и через полчаса братва с порога меня гасит, а хату ставит на уши, произведя быстрый и достаточно качественный шмон. У меня здесь и прятать-то негде. Но я ничего и не прятал. Я просто не смог найти эту несчастную футболку. Футболку, из-за которой, правда, косвенным образом, погиб мальчишка. Выпотрошили, как куренка. От горла до копчика.– Гурский вспомнил фотографии, и его передернуло. Он опять налил и выпил.

Водка теперь шла легко и без хлебушка. Мысли обретали трехмерность, – Оглядим картину в целом… Директор или, там, хозяин какого-то семейного или частного детского дома устраивает жуткую выволочку воспитаннику за то, что он поменялся со мной футболками. Пацан убегает и становится жертвой маньяка. Я приезжаю за расчетом, и тот же директор пытается меня сожрать за акт братания с ребенком – а именно так следует расценивать факт обмена деталями одежды, – отказывает в деньгах, требуя сиротское имущество назад. Я возвращаюсь домой, перерываю весь свой скарб, но, увы, тщетно. В принципе, ничего странного. На следующий день звоню в детдом, сообщаю об утрате и обещаю компенсацию. Мне категорически не верят, вплоть до обыска и расправы. Или расправы и обыска. Ну? И что за этим? А за этим – тайна. Тайна и бандиты. – Он закурил сигарету.

А что мы можем противопоставить тайне? Ум! Гибкий и пытливый ум. Недюжинный интеллект. – Мысленно встал и раскланялся сам с собой. – Но что мы можем противопоставить бандитам? Что мы можем сделать? Убежать! Не-ет… Зарычать? Нет. Ну-у? Пра-авиль-но: «Мы с тобой одной крови. Ты и я». Не совсем, правда, но… Бытие определяет сознание. А житие наше, Господи…

Закончив рассуждать, Адашев-Гурский пододвинул к себе телефон и, уверенно не попадая пальцем решительной руки в дырочки диска, набрал номер. На другом конце трубку сняли со второго гудка.

– Слушаю.

– Петр?

– Да. Ты, Сашка?

– Вас беспокоят из Лиги Наций. Комитет сексуальных реформ.

– Кончай трепаться, на трубу звонишь. Говори, что надо?

– Лимон баксов и «Вальтер ППК».

– В штопоре?

– Обижаешь. Можешь заехать? Мне необходима перевязка, я весь кровоточу,

– В штопоре. Иди в жопу.

– Нет, Петюнь, я серьезно, можешь заехать? Очень надо.

– Ну, в общем, я уже здесь, на Васильевском. Жди через полчаса. Роджер.

– Кто?

– Конец связи. Хрен в пальто…

Ровно через полчаса в квартире Адашева-Гурского посреди комнаты, чуть расставив ноги и глубоко засунув руки в карманы брюк, стоял мужчина и скептическим, чуть насмешливым взглядом рассматривал все вокруг.

Лет ему было на вид от тридцати до сорока пяти – в зависимости от того, на сколько он сам хотел выглядеть в данной ситуации и в данный момент. Одет он был просто, но дорого, роста чуть выше среднего, крепкий.

Люди посторонние могли бы принять его и за бандитского авторитета, и за президентского пресс-атташе, опять-таки – кем ему самому хотелось выглядеть сию минуту. И еще – в его серых, чуть усталых глазах было что-то такое, от чего у всех баб, хоть раз в жизни испытавших оргазм, моментально становилось тревожно на душе.