– Не успели?
– Конечно же, нет. Этот идиот в транс впал. Где-то на счете девяносто шесть. А я-то не понял, думал – притворяется. И говорю: «Барышня, а вы в курсе, что женщины Востока уже сняли с себя паранджу?» А он этак кокетливо плечико приподнял и говорит: «И что?» А я ему:
«Раздевайся и ты…»
– Сексуальную ориентацию поменял?
– Эпсолутли. Даже уж и не знаю, как теперь его зовут…
– Слушай, а что Невельскому в этом баптизме?
– Ну, всяко… У него сиротский приют, а там – гуманитарка, шмотки всякие, да и бабки-в своей вульгарной наличной сущности. Приезжают штатники или там финны: «Хали-люйя!» А он им: «Халилюйя! Пожертвуйте на сироток ё мани, блу джине энд все, что ю хев…»
– И дают?
– Еще как. Наличманом. И потом – контакты всякие. «Бог тибье лу-убит!» – и поехали в Чухляндию. Разный народ там… тусуется.
– Контакты, говоришь… А до которого они там часу? Мы после Колпина можем успеть?
– Вполне.
– Так к нему кто угодно мог с подарками заявиться?
– Конечно.
– А ты говоришь, – и Волков укоризненно посмотрел на Гурского, – спонсоры…
– Петя, ну я же не вникал. Ну, приезжают, ну, шмотки привозят, ну, значит, спонсоры… Они же все на одну рожу.
– Ладно. Ты дорогу-то от Колпина помнишь?
– Да там рядом, минут десять на машине. Когда автомобиль остановился на подъездной дорожке, ведущей к широкому, обсаженному кустами двору, в глубине которого стояло приземистое двухэтажное здание, Волков присвистнул:
– А что здесь раньше-то было?
– Профилакторий какой-то. Для «трудящих» масс. Ну что, пойду я парня искать. В разведку, за «языком». А ты знаешь, кстати, почему Ленку «спутницей» зовут?
– Потому что – спутница.