— Я вовсе не боюсь уйти в небытие, — признался Фарас, — но жить с осознанием, что собственными руками уничтожил любимую женщину, сделалось совсем невыносимо. Знаешь, я им даже завидую, этим аватарам, ведь они имеют возможность забывать.
— Сочувствую твоей утрате, — Вран произнёс эту дежурную фразу на автомате, но вдруг действительно ощутил острое чувство жалости к этому несчастному аэру, который разрушил свою жизнь, сделав всего одну ошибку, да и то из искреннего желания помочь. — Благодарю за откровенность, теперь я хотя бы знаю, из-за чего меня хотят изолировать от других аэров.
— Никто не должен знать, каким образом Совет избавляется от неугодных, — отрешённо произнёс Фарас. — Нужно отдать им должное, они придумали весьма рациональный способ, ведь заткнуть рот аэрам, тупо лишив их жизни в нашем родном мире, невозможно. Мы не теряем памяти при перевоплощении, да и время, которое мы проводим в фазе посмертия, слишком короткое, чтобы опасная информация успела потерять свою актуальность. Тут одно из двух: либо ссылка, либо развоплощение. Возможно, ссылка представляется им более гуманным способом.
— Думаешь, Грейс была не единственной изгнанницей? — вопрос был чисто риторическим, и Фарас не снизошёл до прямого ответа.
— А ты сам как думаешь? — съязвил он.
— Но со сталкерами так не получится, — Вран невольно сжал кулаки, — нас не удержишь в Игре насильно.
— Несчастных случаев при переходе через барьер ещё никто не отменял, — парировал его собеседник. — Про вас ходят разные слухи, например, что отставных сталкеров никто никогда не видел.
— Структура сознания сталкера гораздо более устойчивая, чем у остальных аэров, — Вран и не подумал сдаваться, — она не может так легко разрушиться при переходе.
— Не может, — легко согласился Фарас, — но только в том случае, если сталкер совершает переход в осознанном состоянии. Ты уверен, что твоё сознание сохранит свою структуру, если при переходе ты будешь в отключке или глубоком сне?
— Хватит нагнетать, — огрызнулся Вран, — мне и без того тошно. Ты лучше позаботься о собственной безопасности.
— Поздно, похоже, меня уже приговорили, — голос Фараса прозвучал безразлично, словно речь шла не о его жизни.
— Значит, встретимся в Игре, — весело отозвался Вран, — может быть, даже вместе искупаемся в лунной дорожке. Только смотри, больше не влюбляйся в бывших игроков.
— Лёгкой дороги, — Фарас отсалютовал своим бокалом изгнаннику и сделал солидный глоток, — вот только совместного купания обещать не могу, — пробормотал он вслед удаляющейся фигуре, — вряд ли Совет будет ко мне так же снисходителен, как к тебе, Вран, я ведь убийца аэра.
Бежать ему было некуда, в Аэрии просто не существовало такого места, куда бы не смогла дотянуться карающая длань Пятёрки, оставалось только тупо напиваться в ожидании конца. Собственно, развоплощение Фараса не страшило, в глубине души он даже считал такую кару справедливой, но покорно ждать своей участи казалось ему унизительным. Совсем недавно он уже имел это сомнительное удовольствие в застенках инквизиции, когда наблюдал за возведением эшафота сквозь решётку своего окна, и пережить подобное ещё раз после чудесного спасения ему не хотелось, хоть режь. Фарасу физически требовалось оказать хоть какое-то сопротивление судьбе, вот только он совершенно не представлял, что можно противопоставить катку правосудия, медленно, но неотвратимо приближавшемуся к намеченной жертве.
Впрочем, кое-что он всё-таки мог сделать. К счастью, Пятёрка пока не распространила свои щупальца на мир посмертия, а значит, там они не могли достать жертву своих махинаций. Не то чтобы уход на перевоплощение как-то кардинально решал для смертника вопрос с сохранением его существования, ведь, вернувшись в мир живых, он снова автоматически станет мишенью. Фарас рассматривал самоубийство, скорее, как акт протеста против тирании. Разумеется, он не мог не понимать, что его бунтарство было просто глупым ребячеством. Ну что такая незначительная отсрочка исполнения приговора могла принципиально изменить? И всё-таки это был хоть какой-то шанс уязвить этих высокомерных тварей, присвоивших себе право карать неугодных.
Фарас решительно поднялся из кресла и, покопавшись в комоде, выудил из нижнего ящика маленький конвертик, в котором находилась крохотная круглая пилюлька. Налив себе из зелёный бутыли жидкости на один глоток, он бросил пилюльку в бокал. Послышалось лёгкое шипение, и над поверхностью жидкости поднялось полупрозрачное облачко сиреневого тумана. Когда туман рассеялся, напиток снова приобрёл свой первоначальный вид. Быстродействующий яд был готов к использованию, оставалось только сделать один единственный глоток, и перед Фарасом откроется путь в мир, недоступный для живых.
Терять ему было нечего, и всё-таки самоубийца колебался, поскольку такой уход от наказания казался ему не вполне этичным. Впрочем, его колебания продлились недолго, желание подгадить всесильной Пятёрке быстро перевесило этические соображения. Фарас уселся в кресло и поднял бокал, как бы приветствуя свою смерть. Раздался тихий хлопок, и бокал разлетелся вдребезги, окатив несостоявшегося самоубийцу ядовитым зельем и осколками стекла. Из порезанной ладони по его запястью заструилась голубоватая кровь. Фарас тупо посмотрел на свою пораненную руку и истерично расхохотался.
— Прости, что испортил твой наряд, — послышался за его спиной вкрадчивый голос, — но то, что ты собирался сделать, недостойно истинного Арокани, да к тому же ещё и бессмысленно. Длительное существование в мире посмертия достигается только специальными техниками, которыми ты, увы, не владеешь.
— Да кто ты такой? — вспылил Фарас, которому снисходительный тон чужака показался даже более оскорбительным, чем его стрельба по чужим бокалам.
— Прости, что сразу не представился, — высокий худой аэр неопределённого возраста бесцеремонно уселся в соседнее кресло, — моё имя Брил.
ebooksa