– На что полномочия? – поинтересовался Фадей.
– На все, что им вздумается, – раздраженно воскликнул дежурный, которому варяги тоже пришлись не по душе. – Хоть Управление взорвать.
– Понял тебя, – Фадей зло кинул трубку на телефон.
– Посторонним освободить помещение, – глянул на Фадея лейтенант.
– У меня мой начальник имеется, – бросил Фадей.
Мы переглянулись.
В его глазах я читал четкий вопрос: «А не передушить ли нам всех этих варягов и не соскочить ли?» Я подал едва заметный знак. У нас своя система знаков, еще с Первой мировой. Два оттопыренных пальца левой руки означали твердое – не лезь, не отсвечивай, не рискуй, что бы ни случалась.
– Выполняйте, Фадей Пантелеймонович, – сказал я. – И до встречи. Она не за горами.
Лейтенант с сомнением хмыкнул. А потом грозно и сурово отчеканил:
– Сдайте оружие и документы.
Пускай забирают. Не жалко. Вот мой видавший виды и не раз спасавший меня наган. Вот удостоверение, подписанное Ежовым.
Опанасенко от радости чуть не подпрыгивал. Вот же сволочь такая. Похоже, в этом представлении имеется и его заслуга.
– Ну что, вражья морда, и твой час пришел, – выдал он.
– Помолчите, товарищ Опанасенко! – резко и презрительно бросил москвич и махнул мне рукой. – Пройдемте. Машина внизу.
Машина внизу – и все. Ни обыска, ни взятия объяснений. Все интереснее получается.
Радиатор у полуторки «ГАЗ-АА» с глухим кузовом – специально для перевозки задержанных – закипел километров через двести от города.
Лейтенант растерял свою невозмутимость, раздраженно костеря шофера:
– Шевелись, черти тебя дери! У нас задание доставить его как можно быстрее!
– А я что? – огрызался шофер. – Вон, клапан! Давно менять надо. А у них все нет!
Доколдыбали мы до Москвы с горем пополам.