Легенда об Уленшпигеле и Ламме Гудзаке

Направляясь в пиршественную залу, Уленшпигель заметил, что по парижской дороге бредут двенадцать слепцов. Когда же они прошли мимо него, жалуясь на голод и жажду, он решил по-царски накормить их ужином за счет укклейского священника и в память о заупокойных службах.

Он приблизился к ним и сказал:

— Вот вам девять флоринов. Пойдемте закусим! Чуете запах жаркого?

— Мы его за полмили почуяли, но, увы! без всякой надежды, — отвечали они.

— На девять флоринов можно наесться, — сказал Уленшпигель.

На руки он им денег, однако, не дал.

— Спаси Христос, — поблагодарили слепцы.

Уленшпигель подвел их к небольшому столу, меж тем как вокруг большого рассаживались члены Братства «Толстая Морда» со своими женами и дочерьми.

— Хозяин! — твердо рассчитывая на девять флоринов, с независимым видом молвили нищие. — Дай нам всего самого лучшего из еды и питья.

Трактирщик слышал разговор о девяти флоринах; будучи уверен, что деньги у них в кошелях, он спросил, чего бы им подать.

Тут все они загалдели наперебой:

— Гороху с салом, рагу из говядины, из телятины, из барашка, из цыплят! — А сосиски для собак, что ли? — А кто, внезапно почуяв запах колбасы, все равно — кровяной или же ливерной, не схватит ее за шиворот? Я ее видел — увы! — когда глаза мои мне еще светили. — A koekebakk’и^[60] на андерлехтском масле есть? На сковородке они шипят, на зубах хрустят, съел — и кружку пива хлоп, съел — и кружку пива хлоп! — А мне яичницу с ветчиной или ветчину с яичницей, верных подруг моей глотки! — А дивные choesel’и^[61] есть? Эти горделивые мяса плавают среди почек, петушьих гребешков, телячьих желез, бычьих хвостов, бараньих ножек, среди уймы луку, перцу, гвоздики, мускату, и все это долго тушилось, а соус к ним — три стакана белого вина. — Нет ли у вас божественной вареной колбасы? Она такая кроткая, что, когда ее лопаешь, — она — ни слова. Попадает она к нам прямо из Luyleckerland’а^[62], из сытного края блаженных бездельников, вылизывателей бессмертных подливок. Но где вы, листья осени минувшей? — Мне жареной баранины с бобами! — А мне свиные султаны, сиречь ушки! — А мне четки из ортоланов, только пусть там заместо «Отче наш» будут бекасы, а заместо «Верую» — жирный каплун.

На это им трактирщик с невозмутимым видом сказал:

— Вам подадут яичницу из шестидесяти яиц, путеводными столбами для ваших ложек послужат пятьдесят жареных дымящихся колбасок, которые увенчают эту гору снеди, омывать же ее будет целая река dobbelpeterman’a.^[63]

У бедных слепцов потекли слюнки.

— Давай нам скорей и гору, и столбы, и реку, — сказали слепцы.

А члены Братства «Толстая Морда» и их супруги, сидя вместе с Уленшпигелем, толковали о том, что для слепых это пирушка невидимая и что бедняги теряют половину удовольствия.

Как скоро трактирщик и четыре повара принесли яичницу, процветшую петрушкой и настурцией, слепцы набросились на нее и стали хватать руками, но трактирщик, хоть и не без труда, разделил ее поровну и разложил по тарелкам.

Лучницы невольно расчувствовались, видя, как изголодавшиеся слепцы, причмокивая от удовольствия, глотают колбаски, точно устрицы. Dobbelpeterman низвергался к ним в желудки, будто водопад с высокой горы.

Подчистив тарелки, они тотчас же потребовали koekebakk’oв, ортоланов и еще какого-нибудь жаркого.