Дождик лил не переставая. В воздухе стояла такая сырость, что Рыбачевский, боявшийся простуды, просил не отворять даже окон.
Разговор за завтраком, начавшийся несколько недружелюбно, затем, благодаря такту барона и спокойствию Рыбачевского, перешел на общие вопросы и стал к концу совершенно мирным, в особенности после нескольких стаканов доброго красного вина.
Когда кончили завтрак, встали из-за стола. Когда встали — нужно было идти куда-нибудь.
Горбун уселся против самого портрета, едва доставая пол ногами, и, закинув голову на спинку, прищурился с видом человека, хорошо поевшего и испытывающего полное довольство своей жизнью. Барон почтительно притих.
— Так отчего же вы не хотели, чтобы кто-нибудь прочел эту тетрадь и эти письма? — обернулся вдруг Рыбачевский к Алтуфьеву, как бы проснувшись от долгой дремоты, и глянул, широко открыв глаза.
Один миг они блеснули совсем зеленым огнем и сейчас же снова потеряли всякое выражение.
— Мне казалось, — ответил Алтуфьев, не теряя на этот раз хладнокровия, — что, вероятно, там есть вещи, касающиеся чужой интимной жизни, в которую входить никто не имеет права.
— Так! — произнес Рыбачевский. — Красивая была женщина, очень красивая! — показал он на портрет барону. — А вот умерла, и что осталось от ее красоты:
Он остановился, но улыбка его как бы договорила: «А мы вот живем…»
— Так она умерла? — сказал Алтуфьев. — Вы наверно знаете это?
— О, совершенно наверняка! «Она бесследно исчезла с лица земли», как сказал кто-то из поэтов.
— Неужели бесследно?
— Я думаю так.
— А я думаю, что ничего в мире не проходит бесследно, — возразил Алтуфьев, — и покойная графиня, может быть, слышит нас теперь.
— Он в последнее время в деревне мечтателем стал, — проговорил барон, как бы извиняясь за приятеля перед Рыбачевским.
— Ну что ж? В этом нет ничего дурного, — сказал тот в сторону барона и обернулся вновь к Алтуфьеву: — Только не все ли мне одинаково, молодой человек, слышит она нас или нет? Пусть слышит, если это нравится… Но только, я думаю, пора ей и покончить с землею… Пожила в свое удовольствие и довольно!
— Неужели в свое удовольствие? — вырвалось у Алтуфьева.
— Да. А почему вы думаете, что нет?
— По ее лицу. Таким взглядом, как на этом портрете, не смотрят люди довольные.
— Взгляд и внешность бывают обманчивы, в особенности у женщин, молодой человек. Кроме того, и этот взгляд, и печальное выражение нарисованы художником. Я видел графиню и иной. Много людей страдало от нее!